— Сударь, сударь! Слава Богу, наконец-то! Я уже три раза звонила! Это Мила говорит.
— Я звонил по другому телефону вахтеру, Мила. Я только что вернулся сюда. Что у вас?
— Фрау Десмонд пропала.
— Что значит «пропала»?
— Только вы, сударь, уехали, опять телефон, опять звонок. Какой-то мужчина. Хотел проверить, дома ли фрау Десмонд. Или с вами поехала.
— И?..
— И фрау Десмонд стала умолять, чтобы они поменялись.
— Чтобы что?
— Чтобы они нашу крошечку на нее поменяли.
— Боже правый!
— Они чего-то там подумали, а потом ей сказали, что ладно, мол, они поменяют.
— Откуда вы знаете?
— Ну как, потому что фрау Десмонд такая счастливая была. И все время повторяла «спасибо», «спасибо». И сразу убежала. И в машину. И уехала. Сударь, они правда отдадут нашу крошечку?
— Не знаю, Мила.
— Пресвятая Богоматерь, вы не верите?
— Ну почему, верю, может быть…
— Тогда они поменяют. Я вас больше беспокоить не стану, сударь. Подожду, может, чего узнаю. Храни вас Господь, сударь. И крошечку нашу. И фрау Десмонд. Спаситель наш! Сжалься над ними!
И положил трубку. Норма, мысленно обратился к ней Барски, думаешь, от этого мне стало легче?
Автострада, догадалась Норма. Мы едем по автобану. Это я чувствую, слышу. Уже примерно час двигаемся по автобану. По какому? Понятия не имею. Тот тип, что надел на меня наручники и завязал глаза, сидит вместе со мной в кузове. Я чувствую это.
Он не шевелится. Я даже не слышу его дыхания. Но он здесь. Я знаю. Кто-то сел в мой «гольф» и увел его с шоссе. Мне уже завязывали глаза. Два раза в жизни. Оба раза во время интервью.
Один раз с шиитским шейхом в Бейруте. Другой раз — с противником «Бэби Дока» на Гаити. Сейчас водитель снижает скорость. И съезжает с автобана. Да, поворот, резкий поворот, еще один, и мы выехали на другую дорогу. Здесь другое покрытие. Более жесткое. Хотя это вполне может быть шоссе. Но с автобана мы точно съехали. Я начинаю терять чувство времени. Уже?..
Телефонный звонок. Барски бросил взгляд на часы. Ровно семь.
— Да?
— Господин доктор Барски?
— Да.
— Это Виллемс, ночной вахтер. Вы сказали, что в семь к вам придет господин Хегер.
— Верно.
— Он у меня. Пропуск при нем.
— Проводите его до двери. Скажите, что я сейчас спущусь и открою.
— Хорошо, господин доктор.
Сейчас мы едем по проселочной дороге. Она мягкая, скорее всего в лесу. И довольно круто спускается вниз. Водитель замедлил ход. А сейчас опять поднимаемся. Я как будто чувствую запах сосен — или мне только кажется? Нет, пахнет смолой. Это точно.
Запах смолы и вонь бензина.
Вахтер сел рядом с Хансом Хегером, худощавым мужчиной лет сорока. Он был в дорогом костюме, сшитом явно на заказ. И вел машину очень осторожно. Он не хотел допустить ни малейшего риска — в багажнике лежала плата из компьютера, негодная, но тщательно упакованная. Хегер был осторожным, предусмотрительным человеком.
Сейчас мы снова выехали на шоссе, подумала Норма. Оно идет мимо леса, безусловно мимо леса, потому что я слышу пение птиц.
Значит, уже рассвело.
Все остановились. Меня вытаскивают из кузова, ставят на землю. Да, точно, лес недалеко. Как легко здесь дышится после спертого воздуха кузова. Так, теперь они подсаживают меня на скрещенные руки и куда-то несут. Да, я сижу у них на руках. Наверное, они поднимаются в гору. Потеют. Сильно потеют. И тяжело дышат. Теперь мы в каком-то здании. Пахнет бетоном. По?том и бетоном. Они спускаются вниз по лестнице. Три ступеньки. Четыре, пять. Теперь несут, наверное, по коридору. Теперь открыли дверь, протискиваются вместе со мной. Шаги звучат все более гулко. Наверное, мы в пустом огромном помещении. Снова что-то вроде двери. Где мы? В старом бункере. И снова протискиваемся в какую-то дверь. Застоявшийся запах табака. Они опускают меня на пол. Потом усаживают на стул. Пол под ногами — бетонный. Пахнет прелым. Оба уходят. Я остаюсь одна.
Я одна. Довольно долго одна. А как долго? Десять минут, два часа? Не могу сказать точно.
Наручники натирают мне запястья. Слышу чьи-то шаги. Они приближаются. Они близко. Совсем близко. Мужской кашель. Этот человек снимает с меня наручники. Видно, он следит за собой — пахнет дорогим одеколоном.
— Здравствуйте, фрау Десмонд, — произносит этот человек. — Мы с вами знакомы. Во всяком случае, знаем голоса друг друга.
Норма молчит.
— Здесь не слишком-то удобно. Сожалею. Но ничего другого предложить вам не могу. Не могу я, к сожалению, и снять повязку с ваших глаз. Сейчас вам принесут кофе и кое-что поесть. Я ваши чувства понимаю, для нас это тоже непривычная ситуация. Нам придется кормить вас. Причем с ложечки. И отводить вас в туалет. По-другому не получится. Вы уж извините. Здесь есть походная кровать. Видеть вы не сможете, но прилечь — пожалуйста, когда захотите. Насчет того, чтобы помыться, — это вряд ли.
Хочу вас проинформировать: доктор Барски во всем идет нам навстречу. Плата из института уже в наших руках. Код он нам тоже передал. Мы ждем теперь копий с результатами опытов из банковского сейфа. Разумеется, сначала наши специалисты проверят, тот ли это материал. Если захотите курить, скажите, вам дадут сигарету.
— Что с ребенком? — было первым вопросом Нормы.
Небольшой продовольственный магазин, принадлежащий супругам Августу и Дитлинде Аммерсенам, находился на Люнебургерштрассе в пешеходной зоне района Харбург, что на левом берегу Эльбы. Отсюда рукой подать до Черных гор, отрогов Люнебургской пустоши…
Август Аммерсен открыл магазинчик как обычно — ровно в семь утра. И к половине восьмого в зале собралось довольно много покупателей. У прилавка толпились мужчины и женщины, которых обслуживали сам Аммерсен и две молоденькие продавщицы.
Сначала никто не заметил девочку, вошедшую в магазинчик. Вид у нее был удрученный, она нетвердо держалась на ногах. Одна из стоявших у прилавка женщин резко и как-то неловко повернулась, столкнулась с девочкой, и та упала, тихонько вскрикнув.
Женщина опустилась рядом с ребенком на колени.
— Ох, извини меня, малышка, я не хотела… Ты откуда? Как тебя зовут? Боже, что у тебя за вид?
Бледная-бледная, с кругами под глазами, с всклокоченными волосами — вот как выглядела девочка. Она лежала на спине с широко открытыми глазами, потеряв от страха дар речи.
— Говори же! — воскликнула женщина, стоявшая рядом с ней на коленях. — Хоть слово скажи! Не бойся! Тебя никто не обидит.
Вокруг ребенка, лежавшего на цементном полу, собрались почти все покупатели.
— Она не из местных…
