прогулки. Миссис Гирдвуд, все еще занятая беседой с тремя джентльменами, находилась в гостиной, внизу.
— Куда сопровождать? — переспросила Корнелия.
— Как куда? Я удивляюсь тебе, ты еще спрашиваешь! Конечно, к нему!
— Дорогая Джулия! Я конечно, знаю, что ты имеешь в виду. Я и сама уже думала об этом. Но что скажет тетя, если мы будем так рисковать собой? По улицам ходить опасно. Я полагаю, они стреляли в людей, — нет, я уверена, что они стреляли! Ты слышишь — они и теперь стреляют! Кажется, это гул орудий. Да, этот шум очень похож на стрельбу из пушек.
— Не будь трусихой, кузина! Ты помнишь шум морского прибоя у скалистых утесов в Ньюпорте? Разве он тогда испугался и бросил нас, когда нам грозила смертельная опасность? Теперь, возможно, наша очередь спасать его!
— Джулия! Я и не думала оставлять его в беде. Я готова идти с тобой, если мы сможем что-нибудь для него сделать. Что ты предлагаешь?
— Прежде всего, узнать, куда его увели. Я узнаю это очень скоро. Ты видела, как я разговаривала с рассыльным?
— Да, видела. Ты что-то дала ему в руку?
— Пятифранковую монету, — чтобы он проследил за зуавами и выяснил, куда они забрали арестованного. Я обещала ему вдвое больше, когда он вернется и сообщит мне об увиденном. Я уверена, что он скоро будет здесь.
— И что же тогда, Джулия? Что мы сможем сделать?
— Мы сами, собственно, ничего. Я знаю не больше, чем ты, что за неприятность случилась у капитана Майнарда с этими парижскими солдатами. Без сомнения, это из-за его республиканских убеждений. Мы уже слышали об этом; будем надеяться, что Бог поможет человеку, который так горячо верит в свои идеи!
— Дорогая Джулия! Ты знаешь, как я разделяю твои чувства!
— Итак, независимо от того, в чем он там провинился, — наш долг сделать для него все, что в наших силах.
— Я знаю это, кузина. Я только хочу спросить, что именно мы можем сделать?
— Посмотрим. У нас здесь есть посол. Хотя он не такой человек, на которого можно рассчитывать. К сожалению, Америка посылает в европейские страны людей, которые не являются подлинными представителями нации. Совсем наоборот. Люди третьего разряда, стремящиеся к внешнему блеску для того, чтобы их без проблем принимали в королевских дворцах — как будто великой Американской Республике требуются эти претензии и эта дипломатия! Корнелия! Мы теряем время. Человеку, которому мы обе обязаны жизнью, возможно, в этот момент самому угрожает смертельная опасность! Кто знает, куда они его забрали? Наша обязанность навестить его.
— Ты скажешь тете?
— Нет. Она, я уверена, будет против нашего визита. Возможно, она сделает что-то, чтобы нам помешать. Давай уж мы спустимся вниз и выйдем, ничего ей не говоря. Мы не будем долго отсутствовать. Он ничего не узнает, пока мы не вернемся.
— Но куда ты собираешься идти, Джулия?
— Сначала спустимся и выйдем из гостиницы. Там мы подождем рассыльного. Я сказала ему, чтобы он пришел в отель Де Лувр и что я хотела бы встретиться с ним вне гостиницы. Возможно, он уже внизу и ждет нас. Ну, Корнелия!
Поскольку две молодые леди все еще были одеты после прогулки, они без всякой задержки быстро спустились вниз по каменной лестнице отеля Де Лувр и остановились у входа. Им не пришлось тратить время на ожидание: рассыльный встретил их, едва они появились, и сообщил им результаты своих наблюдений.
Его отчет был прост. Он выполнил в точности то, за что ему заплатили. Зуавы отвели арестованного на гауптвахту напротив садов Тюильри, там, как предположил рассыльный, он будет сидеть.
Он назвал сумму вознаграждения и получил от леди золотую монету, никакой сдачи у него не потребовали.
— Надо все делать скорее, — пробормотала Джулия кузине, как только они вышли на улицу, и быстро направилась в сторону скромного здания, на двери которого виднелась надпись: «США. ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ МИССИЯ».
Здесь, как и везде, царил ужас. Девушки должны были протискиваться сквозь толпу, состоящую главным образом из их соотечественников. Джентльмены, проявляя галантность, охотно пропускали их. Да и кто бы отказал таким прекрасным молодым леди?
Секретарь посольства выслушал их и выразил сожаление о том, что посол сейчас занят. Но заносчивая Джулия Гирдвуд не приняла никаких отговорок. Это очень важный вопрос, возможно, вопрос жизни и смерти. Она должна видеть представителя своей страны, и немедленно!
Нет большей силы на свете, чем красота женщины. Секретарь дипломатической миссии уступил ей и, несмотря на распоряжения, которые у него были, открыл дверь кабинета и допустил просителей к послу.
Их история вскоре была выслушана. Человек, который пронес звездно-полосатый флаг через ряд сражений, тот, кто держал этот флаг в тяжелой битве за Чапультепек, держал до тех пор, пока не был сражен выстрелом врага, — этот человек теперь в Париже арестован пьяными зуавами, и жизнь его в опасности! Такое заявление сделали благородные леди американскому послу.
Даже если бы в роли просителей выступали и не такие прекрасные дамы, такого заявления было бы вполне достаточно: патриотические чувства, радение за честь страны перевесили бюрократический консерватизм. Подчинившись порыву этих высоких чувств, посол приступил к исполнению своего долга.
Глава XXXVII. Смерть на верху барабана
— Я приду к вам на помощь! Я приду!
Сердце арестованного гордо и учащенно билось: он слышал эти добрые слова и видел ту, которая их произнесла. Это возместило ему все те оскорбления, которые он перенес. Слова эти продолжали звучать сладкой музыкой в его ушах, когда он вынужден был войти через дверь во двор, окруженный мрачными стенами. В довершение к этому открылась дверь в помещение, напоминающее тюремную камеру, чтобы принять его вовнутрь.
Его затолкнули туда как неповоротливого быка в загон для скота, — один из тюремщиков дал ему пинка, как только он переступил порог. У него не было никаких шансов ответить обидчику. Дверь с шумом и проклятиями закрылась за ним, после чего раздался характерный треск щеколды, заперевшей дверь извне.
Внутри камеры было темно; Майнард на мгновение остался стоять на том месте, куда его толкнули. Однако он не был спокойным и равнодушным. Сердце его было полно негодования, его губы предали анафеме эту и все прочие формы деспотизма.
Более чем когда-либо он всем сердцем переживал за судьбу республики, поскольку знал, что солдаты, его арестовавшие, не являлись ее гражданами. Первый раз в своей жизни он ощутил собственное бессилие против режима подавления; и теперь он лучше чем когда-либо осознавал подлинную ненависть Розенвельда к священникам, принцам и королям!
— Вот и пришел здесь конец республике! — пробормотал он про себя после того, как предал анафеме ее врагов.
— Это действительно так, месье, — послышался голос из глубины камеры. — Это действительно конец. Сегодня, в этот день.
Майнард вздрогнул. Он был уверен, что он здесь один.
— Вы говорите по-французски? — продолжил голос. — Вы англичанин?
— На первый ваш вопрос отвечу — да! На второй — нет! Я ирландец!
