- Нет, - ответила Мрига. С каждой минутой старые и ветхие дома становились все больше похожи на дворцы, а поросли сорняков превращались в цветы - Каждый делает здесь то, что он хочет, то, что выбирает: кто-то Ад, а кто-то - что-нибудь другое. И в верхнем мире то же самое...
Они спустились на берег, внимательно глядя под ноги. Цвет воды в реке поменялся с черного на серый, хотя над ней еще витала холодная дымка. На другой стороне вырастал Санктуарий, Санктуарий, который ни один из его обитателей не мог узнать, - Лабиринт, состоящий из дворцов, Серпантин, наполненный уютными домами и тавернами, везде был свет, довольство и великолепие, радость и обещание.
- Он мог бы быть таким же, настоящий мир, - шептала Мрига, следуя за Ишад по берегу реки. - И он будет таким когда-нибудь... - обратилась она к Ишад, ее глаза сияли в свете наступающего дня.
- Не будучи богиней, - ответила Ишад, - я бы не стала говорить такого. - Она остановилась у небольших ворот, открыла их. - Здесь граница. Проверьте себя еще раз. И будьте осторожны при переходе.
- Но так будет, - сказала Мрига, когда сначала Сивени, а затем Харран прошли через ворота и серебряный день влился вслед за ними в заросший задний двор дома Ишад.
На деревьях распустились белые цветы, холодный речной воздух потеплел, как будто весна и лето рука об руку вошли в этот двор. Черные птички на деревьях посмотрели вниз, одна из них открыла клюв и начала петь голосом глубоким и сладким, как ночь и любовь. Увядший розовый куст расправил листья и покрылся бутонами всевозможных цветов: ослепительно белыми, красными, как вечерняя любовь, несравненно голубыми, цвета серебра, розовыми, фиолетовыми, зелеными и даже черными.
- Вот оно, - показала Мрига, пока Ишад замерла у ворот и смотрела через них в холодном изумлении. - Пробуждающийся мир не нуждается в том, чтобы быть таким, как раньше. И вы тоже. Вы можете измениться. Вы можете быть той же, как теперь, и даже еще...
Ишад молча внимала тому, что свет, серебряное утро, всепобеждающая радость, разлитая в воздухе, делали с ней. Она долго смотрела вдаль, а затем подняла свои руки и пристально посмотрелась в них, как в зеркало. А когда наконец опустила, произнесла, спокойная, как всегда:
- Я предпочитаю свой путь.
Мрига долго не сводила с нее глаз.
- Да. В любом случае спасибо вам.
- Вы должны хорошо заплатить за то, что я сделала для Харрана.
Мрига кивнула.
- Там, внизу... вы знали все, что должно было произойти? И пытались избавить нас от несчастий, пытались избавить Санктуарий... Конечно, не подавая вида, чтобы не портить свою репутацию.
- Я должна бы ненавидеть богинь, которые повсюду в самом ближайшем будущем создадут столько волнений, - мягко, но угрожающе сказала Ишад.
Мрига улыбнулась.
- Вы не такая, какой хотите казаться, госпожа Ишад. Но ваша репутация не пострадает из-за меня.
Некромантка посмотрела на нее и презрительно улыбнулась.
- Будь проклят тот день, когда для меня начнет что-то значить, что думают обо мне или чего не думают... пусть даже боги!..
- Да, - ответила Мрига. - Но кто оживляет мертвых, как не боги? Идемте.
Мрига вошла в шрота, и в свете настоящего восхода солнца последнее веяние подземного мира улетучилось. Над Санктуарием вставал новый деньбледный и дымный, в пятнах крови, призрачный и гнетущий, прохладный, как и приличествует первому дню зимы. За спиной Ишад катила свои воды река Белая Лошадь, тут и там виднелись льдины. Но радость, разлитая в небе, не уходила. Она закрыла за собой ворота и посмотрела на ступеньки крыльца. Там стояли Хаут и Стилчо, сжимая в руках мечи. Ишад рукой сделала им знак войти внутрь, убедилась в их повиновении и обернулась, чтобы глянуть на розовый куст.
Стилчо вошел в дом нервничая. Хаут замешкался возле Дверей. Ишад не обратила на него никакого внимания. Наконец она пошла к изгороди. Если Хаут и видел, как Ишад бросила долгий задумчивый взгляд на самую белоснежную из всех роз, перед тем как сорвать черную, он никогда потом вслух не вспоминал об этом.
Роберт Асприн
КОГДА ТОБОЮ ДВИЖЕТ ДУХ
- Он спит!
- Спит! Ха! Опять отключился.
Голоса проституток доносились словно издалека, и Зэлбар очень хотел бы опровергнуть их слова. Он не спал и не отключился. Он понимал каждое произнесенное слово. Просто глаза его были закрыты, только и всего... и их чертовски трудно было открыть. Да и не стоят они этого усилия.
- Не знаю, чего мадам нянчится с ним. Он не настолько красив и богат.
- Возможно, у нее просто слабость к брошенным щенятам и неудачникам.
- Если так, то это первое подобное проявление с тех пор, как я здесь.
Неудачник? Он? Как они смели сказать такое! Разве он не цербер? Не один из лучших фехтовальщиков Санктуария?
Пытаясь собраться с мыслями, Зэлбар осознал вдруг, что сидит на стуле. Точнее, сидит, скрючившись, положив голову на что-то жесткое... может, стол. Под ухом холодная и липкая лужица. Он неистово пожелал, чтобы это оказалось пролитое вино, а не блевотина.
- Что ж, думаю, нам опять придется тащить его в комнату. Давай, помоги мне.
Так не пойдет. Цербера? Тащить через публичный дом, точно простого пьяницу?
Собрав остатки сил, Зэлбар, ругаясь, поднялся на ноги.
* * *
Он резко уселся в кровати, ощущая ту кристальную ясность сознания, которая сопутствует иногда пробуждению после крепкой попойки перед неизбежным последующим похмельем.
Спал! Заснул! После трех дней, что он заставлял себя не смыкать глаз, у него хватило глупости начать пить!
В невероятном напряжении Зэлбар торопливо осмотрел комнату, опасаясь того, что может найти там.
Ничего. Он один в комнате... в его комнате... в той, что стала его в Доме Сладострастия благодаря терпимости и расположению Миртис. Оно не появилось!
Заставив себя расслабиться, Зэлбар позволил вернуться отравленной волне воспоминаний.
Он не просто выпил. Он напился! И продолжается это уже давно, понял он, когда его мозг представил на рассмотрение неоднократные повторы увиденной картины. Бесчисленные оправдания, за которыми Зэлбар прятался в прошлом, теперь были сметены безжалостной рукой презрения к самому себе. Это уже входит в привычку... и в гораздо большей степени стало реальностью его жизни, чем тот красивый образ, за который он пытался уцепиться.
Осыпая себя проклятиями за ту мерзость, до которой он докатился, Зэлбар попытался использовать это временное прояснение в мыслях, чтобы разобраться в себе.
Во что он превратился?
Прибыв в Санктуарий в качестве одного из отборных телохранителей принца Кадакитиса, он со своими товарищами получил от этой царственной особы задание покончить с преступностью и коррупцией, что пышно расцвели в этом городе. Работа была трудной и опасной, но она была честной, и ею мог гордиться воин. Горожане прозвали отряд церберами: воины с готовностью приняли это имя и удвоили свое рвение, чтобы быть достойными его.
Потом пришли пасынки, ватага задиристых наемников, которую, оставив своих собратьев, возглавил один из церберов. Теперь обязанности церберов ограничивались только личной охраной принца, задача поддержания порядка в городе перешла к пасынкам. А затем из далекой страны приплыли бейсибцы, и увлечение принца их императрицей заставило его сменить церберов на пучеглазых иноземцев.
Лишенные даже малейших обязанностей во дворце, церберы получили новое назначение, выраженное общей фразой 'присматривать за борделями и игорными домами в северной части города'. Все попытки с их стороны пресечь царящий в городе хаос встречались упреками, штрафами и обвинениями во 'вмешательстве в дела, выходящие за их полномочия'.
Первое время церберы держались вместе, упражняясь с оружием и разрабатывая за кружкой вина темные замыслы, которые они приведут в исполнение, когда пасынки и бейсибские гвардейцы лишатся милости и их снова призовут для настоящего дела. Отлучение от войны у Стены Чародеев, а затем убийство императора явились последними каплями, сломившими дух церберов. Возможность вернуться к активной
