роуд и, пройдя несколько шагов, огляделся по сторонам. Метрах в пятидесяти впереди себя он заприметил своего дружка Карла в обнимку с какой-то девушкой, скорее скандинавской наружности, и у него сердце оборвалось. Подумалось: «Ах, Карлуша, Карлуша, иудино семя, выследил-таки старого товарища, сукин сын! Однако нужно отдать должное профессионализму: классно работают наши ясеневские,[15] ничего не скажешь, пять с плюсом за пилотаж!»
Карл с Вероникой, вооружась американскими паспортами, которые виртуозно фабриковал в
Попутно Карл купил себе смеха ради фальшивый «Ролекс» китайского дела, а Вероника приобрела бутылку вьетнамской водки, настоянной на кобре, дамскую сумочку из кожи аллигатора, кривой яванский нож, черепаховый гребень, шелковый отрез на сари нежно-голубого цвета, путеводитель, газету «Фигаро», колье из зубов акулы и массивное серебряное кольцо.
Далеко они не ушли: хотя уже вечерело, было настолько знойно, душно, вообще противно, что они укрылись в первом попавшемся ресторанчике с кондиционером и решили хорошенько напиться, согласно рекомендации Карла, который утверждал, будто ничто так не спасает от зноя, как алкоголь. Из съестного, памятуя о давешнем малайском опыте, они заказали только пустую рисовую лапшу.
Говорили они на хорошем американском, и поэтому их не смущали косые взгляды соседей, неодобрительно провожавшие каждую пару стаканов ирландского виски on rocks,[16] которую подносил нашим расторопный официант.
Слегка захмелев, Карл Леопольд сказал:
– Не вздумайте кормить голубей. За это баловство в Сингапуре можно попасть в тюрьму.
Вероника сказала:
– Дикая страна.
– Это немного есть.
– А вы, в свою очередь, не вздумайте плеваться на улице, а то вас так оштрафуют, что останетесь без штанов.
Карл не отозвался на это распоряжение, а только замычал что-то себе под нос, – быть может, ему вдруг захотелось спеть.
По всей видимости, здешние кондиционеры не брали сингапурскую раскаленную влажность, так как после шестого стакана виски оказалось, что Карл промок насквозь, словно искупался, и тогда он выругался, оттопырив рубашку двумя пальцами на груди:
– Ну не ё… твою мать! – сказал он по-русски, демонстрируя Веронике свою беду.
Какой-то китаец, сидевший по соседству, а может быть, и не китаец вовсе, по-русски ему сказал:
– Молодой человек, держите себя в руках.
Карл с Вероникой испуганно переглянулись, расплатились и утекли.
В гостинице они еще выпили по бутылке шампанского, немного повспоминали о катании на коньках под Новодевичьим монастырем, и, в конце концов, их так разморило, что они завалились в одну постель. Через полчаса Карл спросил Веронику:
– В
– Про что?
– Да про это самое!
– Еще чего!
Утром они перешли на «ты».
На другой день Карл с Вероникой поднялись рано, выкупались в бассейне, привели себя в порядок, выпили по чашке крепкого кофе, купили свои газеты и разошлись: Вероника отправилась на фабрику Бегемота наводить справки, а Карл поехал (точно ему нюх подсказал) именно на East Coast, в слабой надежде найти там Ивана Ефимовича и так или иначе закрыть вопрос.
Обнаружить резиденцию старого товарища долго не удавалось, пока Вероника не позвонила ему по сотовому телефону и не сообщила, где именно арендует жилье Жан-Поль Люпэн, он же Иван Ефимович Середа.
Дом был заперт, окна занавешены, но, правда, на небольшом пластиковом столике, стоявшем посредине открытой веранды, были кем-то оставлены две пустые бутылки из-под бельгийского пива и недоеденный ананас. Карл потоптался-потоптался возле дома Бегемота и уже собрался было в обратный путь, как к нему неслышно подошел Вася, голый по пояс, с сигарой во рту и в широкополой австралийской шляпе, украшенной по тулье зубами молодого крокодила размером с дюймовый гвоздь.
– Интересуетесь недвижимостью? – вкрадчиво спросил он на таком диком английском, на каком, наверное, даже туареги не говорят.
– Недвижимостью я тоже интересуюсь, – на хорошем американском ответил Карл. – А скажите, чья это собственность на сегодняшний день?
– Моя. Еще недавно здесь жил один господин из Парижа, русский эмигрант. Хороший был, чувствительный человек.
– А почему
– Потому что он пропал. Продал мне свое предприятие и пропал.
– Куда же он делся?
– Я думаю, утонул.
– Позвольте: как это утонул?
– Он последнее время странный был, задумчивый, бессловесный, как монумент. А чуть выпьет, все про самоубийство говорит. Говорит: «Хорошо бы выйти в открытое море на надувном матрасе и дрейфовать, пока какая-нибудь акула не откусит тебе башку».
– А больше он ничего такого не говорил?
Вася призадумался и сказал:
– Еще он собирался купить себе гроб из листового золота, а что останется – перевести футбольному клубу «Локомотив». Я думаю, старик умом тронулся от жары…
Незадолго до наступления темноты, которая в тропиках обрушивается мгновенно, как электричество вырубается, когда на подстанции случается неполадка, Карл с Вероникой встретились в ресторанчике на Риверсайд, где по столикам горели свечи в виде надкушенного яблока и подавали европейскую, человеческую еду. Только они выпили по двойной порции виски, как воздух за окнами вдруг погас и на улице вспыхнули нестерпимо яркие фонари.
Вероника сказала, задув свечу:
– Фабрика продана, кто новый хозяин, понять нельзя.
– Да знаю я этого хозяина, – сказал Карл, – русский охломон, по всей видимости, из «братвы».
– Счета ликвидированы, – продолжала Вероника, – нашего Бегемота не видели на фабрике с прошлого декабря. Но вот что интересно: из Центра сообщают, что Почтальон встречался с ним в условленном месте на Очард роуд дня три, что ли, тому назад.
– Какие-то детали будут?
– Детали есть. Бегемот передал Почтальону очередную посылку для
– Боюсь, это он так… для отвода глаз. Боюсь, что наш Бегемот руки на себя наложил.
– Я не знаю этой идиомы.
– Ну, покончил жизнь самоубийством, committed suicide, как это у русских случается через раз.
– Основания?
– И никаких не нужно особенных оснований! Писатель Горький стрелялся из-за Гейне, который выдумал «зубную боль в сердце».
– Ненормальный народ!
– Это немного есть.
– Правда, душевный.
