Лиссабоне абонентский почтовый ящик, чтобы им было куда писать; еще более загадочным является то, что Гесс, имея отличные контакты благодаря сети своих иностранных организаций, усмотрел в этом случайном послании старой дамы возможность изменить курс мировой истории. Переписка наталкивает именно на такой вывод. Должно быть, он полагал, что карточка была не просто напоминанием о старых временах, потому что на другой день, 8 сентября, он пригласил Альбрехта, чтобы обсудить с ним детали посылки сообщения через Лиссабон. Позже он писал Карлу Хаусхоферу:
'Мы не должны игнорировать контакт и позволить ему ускользнуть от нас. Мне кажется, что будет лучше, если ты или Альбрехт ответите вашей старой знакомой даме, чтобы она спросила друга Альбрехта, не сможет ли он прибыть в нейтральную страну, где она живет, или воспользуется предложенным ею адресом, чтобы переговорить с Альбрехтом. Если он все же не сумеет сделать это, не сможет ли он опять- таки через нее сообщить, где будет находиться в ближайшем будущем. Возможно, третье лицо, у которого там найдется какое-либо дело, отыщет его и устроит что-нибудь для тебя или Альбрехта. Возможно, этот человек не захочет поехать, чтобы только узнать, где он живет, или совершить поездку понапрасну… Главное, чтобы запрос и ответ не шли по официальным каналам, потому что ты не захочешь, чтобы из-за этого у твоего друга возникли неприятности'.
Другом Альбрехта, несомненно, был Гамильтон. Почему Гесс так страстно хотел связаться с ним, является еще одной загадкой. По сравнению с настоящими столпами консервативной партии, стремившимися к заключению компромиссного мира, такими как герцог Букклейч или лорд Лондондерри, Гамильтон не имел ни политического, ни общественного влияния, как, впрочем, не имел и политического мышления. Он был довольно сдержанным, скромным и в высшей степени порядочным шотландским пэром с практичным умом, лишенным изворотливости и глубокого расчета. Свою энергию, профессиональное мастерство и деятельность он отдавал Королевским вооруженным силам. Во всем королевстве он, пожалуй, был последним человеком, к которому следовало прибегнуть, чтобы подсидеть Уинстона Черчилля, а заключение сепаратного мира вылилось бы именно в это. Правда, в начале октября 1939 года «Тайме» опубликовал его письмо, в котором он соглашался, что после Первой мировой войны с германским народом обошлись несправедливо. Письмо заканчивалось:
'Я верю, что мы доживем до того дня, когда почтенные мужи договорятся о благословенном мире, и горькие воспоминания о двадцати пяти годах несчастной напряженности между Германией и Западными демократиями растворятся в их ответственном сотрудничестве в деле строительства лучшей Европы'.
Письмо это действительно цитировалось по германскому радио в то время. Правда и то, что Гамильтон был назначен главным камергером Королевского двора, после того как Черчилль снял с этого поста лорда Букклейча за то, что тот занимался лоббистской деятельностью в пользу мира. Гесс полагал, что Черчилль поместил Букклейча под домашний арест в его шотландском замке. Во всяком случае сообщения об этом поступали в Германию на протяжении всего августа, хотя точных сведений на этот счет не имеется. Похоже, Гесс думал, что должность главного камергера, в действительности чисто церемониальная, обеспечивает Гамильтону прямой доступ к королю и позволяет оказывать на него влияние. Конечно, Гессу были известны и взгляды герцога Виндзорского. По совпадению, в тот самый день, 15 августа, когда Гесс подрядил Альбрехта Хаусхофера на 'специальное задание', герцог через своего посредника в Лиссабоне передал по телеграфу сообщение, чтобы его немедленно известили о необходимости приступить к действиям. Гесс полагал, что королева-мать, королева Мария, герцог Кентский и другие члены королевской семьи, не простившие большевикам убийства их кузенов, русской царской семьи, разделяли мнение герцога Виндзорского относительно бессмысленности войны.
Выбрать Гамильтона в качестве своего посредника Гесс мог по нескольким причинам: из-за дружбы лорда с Альбрехтом, или из-за того, что думал, что Гамильтон выступал в роли агента Стюарта Мензиса (в таком случае являясь прямым каналом в секретные лабиринты сердца консервативной Англии), или просто потому, что Альбрехт рассказывал о нем Гессу. Как известно, советники преувеличивают значение собственных источников. Однако, как явствует из отчета Альбрехта отцу о двухчасовой беседе, состоявшейся между ним и Гессом 8 сентября, первоначально заместитель фюрера планировал остановить свой выбор не на Гамильтоне; речь идет о британском после в Вашингтоне, лорде Лоутьене, с которым, по его словам, он находился 'в близком контакте много лет' и который 'как представитель высшей аристократии и одновременно человек высокого и независимого ума' сможет без промедления пойти на самые решительные действия при условии, что будет убежден, что 'плохой и неустойчивый мир' лучше продолжения войны. Такое возможно только в том случае, продолжал он, если Галифакс поймет, 'что английские надежды на Америку не осуществимы'.
Еще Альбрехт Хаусхофер назвал имя английского посланника в Будапеште, О'Мэлли, и британского посла в Мадриде, сэра Сэмюэля Хора, которого охарактеризовал как 'наполовину запряженного [Черчиллем], то есть наполовину лежащего в ожидании'; он говорил, что Хора лично не знает, но в 'любой момент мог получить к нему личный подход'. Как следует из доклада отцу, Гамильтона он упомянул только после этого: 'Как последнюю возможность я предложил тогда личную встречу на нейтральной территории с ближайшим из моих английских друзей: с молодым лордом Гамильтоном, который имеет прямой доступ ко всем важным личностям в Лондоне, включая Черчилля и короля'.
Он подчеркнул трудность такой встречи и выразил и без того ясное убеждение, что шансы на успех весьма сомнительны.
Гесс отретил, что подумает над этим. Несомненно, он действовал по указке Гитлера; различие, которое он пытался позже найти между предназначением Гитлера и его желаниями, как их представлял себе [Гесс], в государстве фюрера не работало. Желания Гитлера были приказами и, конечно, высшим законом. В начале беседы Гесс сказал, что Гитлер «искренне» желал мира с Великобританией. Продолжение войны было бы убийственным для белой расы; Германия даже в случае полного успеха не была в состоянии взять опеку над Британской империей, а цель разрушить ее Гитлер никогда перед собой не ставил. Неужели в Англии никто не был готов к заключению мира? Альбрехт ответил, что слову Гитлера в Англии никто не верил. Готовность к миру проявляли круги, которым было что терять, но и они рассматривали мир как всего лишь временное перемирие. Для британцев всех слоев общества Гитлер воплощал в себе все, что они ненавидели, от чего пытались защитить себя на протяжении веков, и в 'худшем случае англичане были готовы по кускам раздать империю американцам, чем согласиться на мир, устанавливающий господство в Европе национал-социалистической Германии'.
На протяжении всей беседы Хаусхофера не покидало чувство, что 'она проходила не без предварительного обсуждения с фюрером и что я вряд ли услышу о деле еще что-нибудь, пока он и его заместитель не придут к новому соглашению'. Если Альбрехт был прав (а за своим патроном он следил пристальным взглядом поэта и драматурга), Гесс принял решение связаться с Гамильтоном после повторной консультации с Гитлером. В таком случае, это был еще один пробный камень, брошенный Гитлером. Дальнейшие призывы к здравому смыслу, ставшие для него традицией, снова сопровождались нанесением ударов. В течение августа Геринг умудрился существенным образом обескровить Королевские ВВС. В начале сентября он переключил атаки на Лондон и другие города, чтобы подорвать моральный дух гражданского населения и склонить его к мыслям о мире.
После беседы с Альбрехтом Гесс написал Карлу Хаусхоферу во что бы то ни стало сохранить контакт со 'старой дамой'; другу Альбрехта должен был написать он сам или Альбрехт, письмо на лиссабонский почтовый адрес должен был доставить какой-нибудь агент Иностранной организации:
'Для этого Альбрехту нужно бы поговорить с Болем [главой 'Иностранной организации'] или с моим братом [его заместителем]. В то же время даме нужно дать адрес этого агента в Л. (или, если он не является его постоянным жителем, адрес другого агента 'Иностранной организации', постоянно проживающего в городе), которому, в свою очередь, можно направить ответ'.
Являясь составляющей частью общего наступательного плана по заключению мира, инициатива Гесса была уникальной уже потому, что лететь и выступить в качестве эмиссара он собирался сам; этот факт подтверждают послевоенные заявления его обоих секретарей — если только они оба не лгали по договоренности, как сделал его адъютант Карл-Гейнц Пинч. Его берлинская секретарша из штаба по связям, Ингеборг Шпер, сказала, что получила приказ собирать сведения о погоде над проливом. Северным морем и Британскими островами 'начиная с конца лета 1940 года, дать точный временной промежуток уже не могу'. Его мюнхенская секретарша, Хильдегард Фат, указывала:
'Начиная с лета 1940 года, точного времени не помню, по приказу Гесса я должна была собирать
