ждал в специальном вагоне Гесса, когда его прицепят к ночному поезду на Фрейлассинг, а там к поезду на Берхтесгаден, куда он прибыл в воскресенье, 11-го, в 7 утра и позвонил в Бергхоф, чтобы прислали машину. Большинство других моментов в рассказе Пинча о полете Гесса столь же абсурдны и имеют явное намерение поддержать официальную версию о том, что Гесс действовал исключительно по собственной инициативе, а Гитлер об этом ничего не знал. Однако непонятно, как рассказ о ночном поезде мог служить этой цели. Тем не менее это совпадает с дневниковой записью офицера Риббентропа, через которого он связывался с Гитлером, Вальтера Гевеля, от 11 мая, где говорится, что Пинч прибыл в Бергхоф утром с письмом для Гитлера — 'Большое оживление'. Возможно, что старший адъютант Гесса, Лейтген, отправился в Бергхоф на автомобиле, чтобы уже вечером 10 мая сообщить Гитлеру новость об отбытии Гесса. Пинч с другим письмом прибыл утром следующего дня. Его столь тщательно обставленный и растянутый во времени приезд имел цель собрать больше независимых свидетелей. Рассказ Пинча при всей своей эксцентричности может быть правдивым.
После войны, когда Гесс был узником Шпандау, Лейтген и Пинч придерживались официальной версии, что Гитлер ничего не знал о полете. Вероятно, делалось это для того, чтобы не погубить шансы их бывшего шефа на освобождение. Даже малая причастность Гесса к завоевательным планам в Восточной Европе значительно ухудшила бы его положение в глазах русских.
В любом случае ясно, что о полете Гесса Гитлер знал задолго до воскресного утра. Адольф Галланд, воздушный ас, командовавший группой истребителей, базировавшейся на побережье Ла-Манша, описывал в мемуарах, как вечером 10 мая был вызван к Герингу и получил приказ вылететь на перехват сошедшего с ума помощника фюрера, направляющегося на своем «Me-110» в Англию. Галланд попросил сообщить подробности, и ему сказали, что Гесс вылетел из Аугсбурга. Сгущались сумерки. Галланд вспоминал, что 'до наступления тьмы оставалось минут десять'. Если исходить из гражданских понятий сумерек, было около десяти вечера. В это время Гесс приближался к нортумберлендскому берегу. Чтобы снять с себя ответственность, Галланд приказал командирам крыльев поднять в воздух по два истребителя; естественно, они ничего и никого не обнаружили. Этот эпизод можно рассматривать как составную часть плана, имевшего цель внушить мысль, что Гесс действовал по собственной инициативе. Вряд ли у Галланда имелись основания, чтобы придумать свою историю.
Другим доказательством того, что Гитлер знал о полете до утреннего сообщения, доставленного Пинчем 11 мая, являются недавние свидетельства шофера Гесса, Липперта. В воскресенье, 11 числа, в 5.30 утра он и охранник, сопровождавший Гесса до Аугсбурга, были арестованы в деревне Гальшпах, Австрия. Это в одном аспекте согласуется с историей Пинча: он сам отправил их туда на неприметном автомобиле «ДКВ», чтобы они могли переждать, пока ситуация не прояснится, у друга-гомеопата Гесса. Поступив так, он, вероятно, действовал по указке Гесса, который боялся, что начнутся повальные аресты — и они действительно имели место, — чтобы история о том, что Гитлер ничего не знал, выглядела правдоподобной. Однако тот факт, что их схватили ранним утром после того, как Гитлер обычно отправляется спать, говорит о том, что о полете Гесса и о их местонахождении было известно задолго до того, как поезд Пинча подкатил к Берхтесгадену. Показательно и то, что Липперт взял «ДКВ», оставив мощный «Мерседес» Пинчу или Лейтгену.
Кроме сообщений Розенберга, Пинча и Лейтгена (а также вероятного звонка с завода Мессершмитта в Аугсбурге, содержавшего закодированную фразу, означавшую 'благополучный вылет'), поздним воскресным утром 11 мая Гитлер, возможно, получил информацию и от Гейдриха о том, что Гесс преодолел предпоследний этап пути над Северным морем. Биограф Гейдриха, Эдуард Калик, подтверждает это: проводив Гесса до английского побережья, Гейдрих прервал свой полет, чтобы из Оберзальцберга доложить Гитлеру об обстановке; но ссылку на источник информации Калик не дает, свидетельств о появлении Гейдриха в Бергхофе также не имеется. Тем не менее, если Гейдрих сопровождал Гесса в полете над Северным морем, о благополучном завершении своей миссии он непременно должен был доложить Гиммлеру или 'в высшие инстанции'.
Несомненно, теперь Гитлер ждал звонка из Цюриха от тетушки Гесса, фрау Эммы Ротхакер, с сообщением о том, что 'Альфред Хорн в добром здравии', или объявления по Би-Би-Си. Но ни того, ни другого не последовало. Подали обед. Пинч, как следует из его рассказа, сидел за одним столом с Гитлером, Евой Браун, Мартином Борманом, Фрицем Тодтом, Отто Дитрихом, пресс-шефом Рейха, Вальтером Гевелем и генералом Карлом Боденшатцем, офицерами связи Риббентропа и Геринга соответственно. Как явствует из дневниковых записей Гевеля и более поздних комментариев Боденшатца, Гитлер разыгрывал удивление, возмущение и полную непричастность. Но Боденшатц на обман не попался.
Ожидаемые известия не поступили и к концу обеда. Пинча взяли под арест, Гевель и Боденшатц получили приказ немедленно найти своих начальников, разъехавшихся на выходные по замкам. Риббентроп прибыл вскоре после обеда, Геринг — в 8.45 вечера, как следует из его дневника, или в 9 — как следует из дневника Гевеля. Далее Гевель пишет, что в зале между Гитлером, Риббентропом, Герингом и Борманом разгорелась жаркая дискуссия; 'было много предположений'. Естественно, этого и следовало ожидать. Из Великобритании по-прежнему не было ни слуху ни духу. Гесс находился под охраной в замке Бьюкенен как просто 'важная личность', герцог Гамильтон все еще был на, пути к аэродрому Кидлингтон.
Вероятно, в результате этой дискуссии было решено послать за Альбрехтом Хаусхофером. Его мать, Марта, в своем дневнике не без опасения заметила:
'Вечерний звонок из Рейхсканцелярии, интересовавшийся номером телефона Альбрехта в Берлине, заставил нас призадуматься'. Предыдущей ночью, 10–11 мая, то есть после вылета Гесса, в министерство иностранных дел в Берлине позвонил бывший ученик Альбрехта, Штамер, работник посольства в Мадриде, и просил передать ему [Альбрехту], что 12 мая в Академии наук в Мадриде должна состояться его лекция. Поскольку Альбрехт подрядил Штамера на задание установить канал с сэром Сэмюэлем Хором, это сообщение можно рассматривать как закодированный сигнал, означающий, что на это число назначена условленная встреча с Хором. Однако после войны Штамер говорил, что, услышав сообщение Рейтер о появлении Гесса в Англии, послал Альбрехту телеграмму с предупреждением.
Поскольку спустя два дня после этого никаких новостей не поступило, заявление Штамера, как и многих других причастных к делу с обеих сторон, следует считать фальсифицированным. Стоит вспомнить, что после войны Штамер составил записку, в которой говорилось, что за некоторое время до полета Гесса через шведское посольство в Мадриде он установил контакт с Хором, и что Альбрехт Хаусхофер и Хор пришли к обоюдному согласию, что отставка Гитлера и Черчилля является необходимой предпосылкой для мирных переговоров. В таком случае не исключена возможность, что Хор или кто-то еще в Мадриде, возможно, из шведского посольства, был осведомлен о состоявшемся в тот день вылете Гесса в Шотландию, и Штамер в самом деле телеграфировал Альбрехту, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Это не более невероятно, чем история Альберта Хейла о 'контакте с промышленными кругами' Бевина в сердце Берлина, пославшем сообщение о Гессе, особенно если Хор был осведомлен о мистификации 'Комитета двойного креста'.
Из дневниковых записей Марты Хаусхофер однозначно следует, что Альбрехт о вылете Гесса 10 мая ничего не ведал, хотя Карл Хаусхофер о готовившейся миссии в общих чертах знал. Во время одной из их последних совместных прогулок он пытался выяснить детали и отговорить Гесса от отчаянного шага, рассказав ему сон, в котором видел Гесса, проходящим через гобеленовые стены английских замков, как он выразился, и несущим мир двум великим нордическим народам. Гесс не поддался и в детали Хаусхофера не посвятил. 9 мая, когда Гесс заканчивал последние приготовления. Карл Хаусхофер сочинял ему письмо. В нем он просил за две семьи его знакомых, пострадавших от Нюрнбергских законов, принятых против неарийцев. Одно прошение касалось девушки, мать которой происходила из знатной баварской семьи, а отец был многократно награжденным австрийским офицером. Он имел примесь еврейской крови и застрелился, чтобы не помешать своим детям унаследовать его имущество. Теперь девушка хотела выйти замуж за арийца. Вторая касалась двух ребят, оставшихся в годы Империалистической войны сиротами и усыновленными промышленником, не подозревавшим, что со стороны матери они получили примесь еврейской крови. Теперь один из них хотел стать офицером и обручиться с девушкой, чистокровной арийкой.
Почему Альбрехт Хаусхофер не отреагировал на телеграмму Штамера из Мадрида, не ясно, как не вполне ясен и ее смысл. Но как только был установлен его берлинский номер телефона, он получил приказ вылететь на другой день, 12 мая, в Берхтесгаден. Он прибыл в понедельник до полудня. К этому времени
