Точильщик медленно тиктакал;– Без войска вождь беззвучно плакал,Он сам как дождь слезой истек.Тут, о Пенкевич, вспомнил я,О Евдокимовой, Герзони, —И в тяжком и протяжном стонеВся изошла душа моя.Шурыгин, Тотеш, Гиллельсон,И Алексеева с Пясецкой,—Ужели все вы — только детский,Лишь несбывающийся сон?И ты, достойная Орлова;И ты, чей в рыжих волосахОгромный бант — внушает страхЗавистникам «Живого Слова»,—Ты, Рада Гейнике.— И ты,Михайлова, в игре певучейЕе соперница; могучийСлужитель чистой красоты;— Исчезли все вы как мираж,Как дразнящие сновиденья;Моих руин — со дней паденьяУсадьбы Эшеров — я страж.Исчезли вы, как тень, как дым;Как блеск утерянного рая;И вас не пеплом Сажа-Рая,Но ливнем кроет золотымО, если б я не презиралС младых ногтей понятья «кража», –То уверяю, Рая-Сажа,Я вас бы первую украл!Июль 1920.
Т. П. Л-ой («Колдунья, чей взор роковой…»)
Колдунья, чей взор роковойСильнее безумного взораПоэта с душой огневой,Живет под острогом, у бора.Она прилетала вчера,И здесь ворожила так долго, –И вот обезводела Волга,А я не заснул до утра.Меня зачурала любовь,Другою мне сердце пленила, –И серая, редкая бровьВ нем нимб золотой заменила.Не здесь, – ты над бором колдуй,Колдуй над холодным острогом, –Но в сердце, мучительно-строгом,Ты мысль обо мне не задуй.Теперь ворожеины дни;Неделю стоит новолунье…Колдунья, колдунья, колдунья!Ты мысль обо мне не гони!Зубцов на Волге. Июль 1920.