...Куда бы ни приезжала «Амнистия», всюду от музыкантов требовали «Ушаночку». Зазывали на бесчисленные банкеты. После концертов подходили какие-то, видимо, значительные, лица — шикарно одетые, при положенных по званию золотых знаках отличия. Жали артистам руки, благодарили, просили спеть «на бис»: «Пожалуйста, возьмите чаевые. На выходе вас ждет джип — домой подвезти». Жаров и Трофимов никогда специально не интересовались, что это за люди. Ну, нравятся им песни «Амнистии» — и хорошо. Потом приятели как-то просветили: «А знаете, кто сейчас с вами говорил? Бобон его зовут...»
Ни «Амнистия», ни дружба с авторитетами не сделали Геннадия Жарова, Сергея Трофимова, Михаила Кулакова и Льва Аллилуева, даже вместе взятых, Михаилом Шуфутинским.
«...Я человек состоятельный и самостоятельный,
— говорил Жаров в беседе с журналисте®! Натальей Бояркиной. — Сам стираю, глажу, мою , готовлю. Живу в коммуналке, но если бы хотел чего-то большего в материальном плане — имел бы. Но меня все устраивает».
Состоялась «В Магадан командировочка...» Что дальше? Следующий альбом, «Телогреечка»! Официально подсчитано, что с 1933-го по 1961-й год у нас в СССР выпущено около 160 миллионов телогреек. Значит, за тридцать лет у нас отсидело больше 150 миллионов! Воистину, телогрейка заслуживает быть воспетой.
...В чем-то похожие, но такие разные, герои этой сборной книги: авторы-исполнители, сугубые певцы; пророки-говоруны и молчуны; верные канонам жанра традиционалисты и экспериментаторы; по-псовики от блатняка, расчетливые коммерсанты; выходцы из кабака, подворотни и домашней студии; бывшие зэки; битые жизнью люди, волевые и решительные или, напротив, мягкотелые интеллигенты. Какие-то из этих черт находим у Жарова. Но есть и нечто, присущее только ему. Он — пловец по течению жизни: «Что Бог ни делает — все к лучшему». И существует себе потихонечку, без громких заявлений о роли жанра и своем месте в нем. Он не пророк, не вития. Но ведь и мудрость народная ненавязчива. И вспоминается почему-то Платон Каратаев в «Войне и мире» Толстого, оставшийся «навсегда в душе Пьера (Безухова) самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого...»
Из разговоров Пьера с Платоном и песен «Амнистии» интересная бы музыкально-поэтическая композиция составилась.
Каратаев:
«Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить. Вот так-то, милый мой. А живем тут (в балагане для русских пленных — Р. Н.), слава Богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть...»
Жаров:
Каратаев:
«Рок головы ищет. А мы все судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь — надулось, а вытащишь — ничего нету. Так-то...»
Жаров:
*
В динамиках моего магнитофона чистым ручейком переливается его голос. Звонким колокольчиком назвал этот ни на чей больше не похожий вокал композитор Слава Черный, автор музыки и слов «Прощального альбома». О котором никто не знал, что он прощальный.
Звон оборвался 27 сентября високосного 1996 года.
«Туман, туман — на прошлом, на былом...» Осенний густой туман над московским Севастопольским проспектом. Взвесь сырая мистическая. В нем, тумане, тонет реальная картина трагедии, оборвавшей на творческом взлете жизнь Юры Ба-рабаша — Петлюры, — но не горечь утраты. «Скорый поезд ушел ровно в 22», — написал в газете «Джокер» журналист Андрей Мельников в одном из редких некрологов. Всего в 22. Торопился на небо? «Себя он пережил в кассете...» «Любой жанр, неважно, «русским шансоном» ли его называть, блатной или дворовой песней — должен иметь своих героев. В России Петлюра был непревзойденным героем дворовой песни», — говорит о нем Слава Черный, и он прав. Это были настоящие пацан-ские песни. Если о любви, то без «ласкучего» блеяния и сюсюканья. О смерти — тут каждая фраза всамделишная, любая пророчит уход. Если босяцкая — «не иначе, как из детдома парень», — подумаешь. Если бы кто-то другой — не Петлюра, не засверкали бы, не заструились песни разных авторов, один из которых — двор.
Детство Юры Барабаша прошло в Ставрополе, куда его семья переехала с Камчатки. «Ставрополье — город вольный», «Ах, мой Северо-Западный район! Я с детства был в тебя влюблен», — споет он потом. Ставрополь помнит о певце. В день гибели Петлюры по всему городу крутят его песни.
Сохранилась совершенно невероятная фотография. На ней Юре и двух лет нет. Удивляют глаза — недетски печальные, будто все знание будущей, увы! — короткой жизни в них. «О чем грустит он, догадайтесь сами, а я гадать об этом просто не берусь», — много лет спустя появится в его программе песня «Печальный парень». Трудно поверить, что малыш с этим неземным взглядом рос обычным ребенком.
«Ужасно шаловливый был, — вспоминает мама Тамара Сергеевна. — Все наперекор делал, что ему ни скажешь. Совершенно не могла им управлять».
78
Когда Юре было лет 14, маму вызвали в школу. «Я прибежала оттуда с сумасшедшими глазами: Юра начал курить! Директор сказала мне: «Мы вас пригласили не потому, что это какое-то ужасное нарушение. Просто хотим, чтобы вы вовремя обратили внимание. Понимаете: Юру-то мы знаем с хорошей стороны. Он у вас очень добрый мальчик, внимательный, несмотря на то, что шалун. Порой из кожи вон лезет, чтобы обратить на себя внимание». В чем-чем был Юра замечен, только не во вранье. Об этой сразу располагающей к себе честности спустя годы в один голос говорят все, кто близко знал исполнителя. Еще когда Юрина семья жила на Камчатке, бывало наберет четырехлетний мальчуган в карманы яиц и вместе с другими пацанами пуляет ими в солдат. Придет потом домой и тут же маме признается, мол, мы у тебя яйца украли. Как-то в 8 лет мальчик притащил домой кисти, краски, карандаши. «Я пацанам говорил, что не нужно их брать, а они: «давай, давай!» «Где же ты все это взял?» — спросила мама. «Да в детском садике! Мы с ребятами залезли и там на площадке нашли, видно кто-то забыл. Хочешь, назад отнесу?» И отнес.
Шалости, кураж, потом — тюрьма? Когда Юра Барабаш стал артистом Петлюрой, Тамару Сергеевну часто спрашивали, не сидел ли ее сын. «Что вы, и близко не был!» — отвечала Тамара Сергеевна. Какая там «малолетка» — Клуб интернациональной дружбы Второй школы города Ставрополя! У мамы хранится
