—
...Такие песенки начальству не очень-то нравились. Но время было такое, что на них смотрели сквозь пальцы. Дети начальства гоняли эти песенки дома и на даче во всю магнитофонную мощь. Сами начальники слушали их в одиночестве. Говоря про себя: вот дает, стервец! А ведь правду чешет! Только чего этим добьешься? ...И велит своей супруге подать бутылку коньяка. И пьет ее в одиночку, запершись в кабинете».
Трое было их, Певцов. Два блистательных поэта, автора-исполнителя, и один певец — король блатного жанра. Галич, Высоцкий, Северный... Подберем еще «Окурочек» Алешковского, вспомним Шандрикова, Беляева, не забудем о розенбау-мовском концерте памяти Аркадия Северного 1982-го года. Были, безусловно, и другие, но их звезды все же светятся не так ярко.
...Три кумира поколений, три гитары, три судьбы, слившиеся в единую — трагическую. «Пророков нет в Отечестве своем...»
Александр Галич. Официально был признан лишь как драматург и сценарист. Выдавленный из отечества, погиб во Франции, не дожив до 60-ти. Причина смерти — удар электрическим током. Диссиденты одно время поговаривали о длинной руке Лубянки.
Самоуничижение поэта — это ли ни есть кликушество пророческое, юродство великолепно сыгранного Роланом Быковым берди-язычника из «Андрея Рублева» Тарковского. И понятным становится, к чему у Галича и Меря, и Чудь. Это ведь названия тех самых финно-угорских языческих племен, откуда родом бердя.
Владимир Высоцкий. Нет, «не возраст 42, мог бы жить, да жить». Официозом признан только как актер. В песенном творчестве чиновниками Мин-культа рассматривался как «анфан терибль» — «ужасное дитя» совэстрады. А Большим домом — и того хлеще. При всем при том, что Высоцкого, равно как и Галича с Северным, номенклатура втихаря слушала, кайфовала.
Аркадий Северный. Наиблатнейший из троих бард. Спрессовал в собственном исполнении классику жанра. В так называемой советской культуре не отмечен вообще ничем. А вот в культуре советского периода — бешеная народная популярность, миллионы «подпольных» магнитофонных лент. И
— ускоренный алкоголем ранний уход.
Ни один из этих людей не сидел. Но является ли тюремный опыт квинэссенцией таланта? В когорте современных блатных певцов среди очень немногих сидевших распространено мнение, что дар Божий еще не дает человеку права. Как это похоже на «совковую» травлю Галича!
«Мародером» — да, да, именно так обозвали Александра Галича, когда исключали из Союза писателей, — пишет Станислав Рассадин в предисловии к сборнику поэта. — Хотели уязвить побольнее; имели в виду, что он не имеет права сочинять стихи от имени и лица тех, чья судьба не выпала на его долю — в частности, узников лагерей».
Но поэзия Галича — «не маскарад, не стилизация — то есть бывает и то, и это, но главное: перевоплощаясь в кого бы то ни было, поэт брал на себя его боль. Перевоплощение происходило по законам прозы — до полной утраты очертаний собственной биографии и судьбы. Сопереживание — по законам поэзии...» Формула чуда: «лирическое самовыражение через характерность». «...Весело, броско, подчас шутовски перевоплощаясь, поэт растил число своих болевых, незащищенных точек».
ромаИвдртйн
«Я думаю, — говорил Владимир Высоцкий, — что вовсе необязательно подолгу бывать в тех местах, о которых пишешь... Просто нужно почувствовать дух плюс немножечко фантазии, плюс хоть немножечко иметь способности, плюс чуть-чуть желания, чтобы зрителю было интересно. Поэтому я рискую говорить «я» вовсе не в надежде, что вы подумаете, что я через все это прошел... Очень удобная форма, писать «от себя», — тогда все получается лирика. Под лирикой не надо понимать только любовную.., есть и другая: это все, что из себя! И еще: ...я — актер.., и очень часто бывал в шкуре других людей... Я не пишу чистую правду — я почти все придумываю, иначе это не было бы искусством. Но, я думаю, это настолько придумано, что становится правдой для этих людей». (Здесь и далее цитируется по книге С. НЗубрилиной «Владимир Высоцкий: страницы биографии»)
«
1962 год:
тарные аккорды, была цыганской, из репертуара Сличенко. «Ехал цыган по селу верхом...»
«Я писал ранние мои песни, которые можно как угодно называть: либо дворовыми, либо блатными,
— рассказывал Высоцкий... — Я считаю, что это традиция городского романса, который, когда я начинал, почему-то был забыт. Я писал в этих традициях: почти всегда одна точная мысль в песне и в очень-очень упрощенной форме. Не в упрощенной в смысле «простота хуже воровства», а в доверительной такой форме разговора, беседы, разговорной речи. Это довольно сложно.
Мы, дети военных лет, выросли все в основном во дворах. И, конечно, эта тема мимо нас не могла пройти: просто для меня в тот период это был, вероятно, наиболее понятный тип страдания — человек, лишенный свободы. Своих близких и друзей...»
Галич — драматург, Высоцкий — актер, Северный — голос. Они врастали, втелялись в своих героев одинаково и по-разному. Северный — не автор, но исполнитель чужих песен — это угар веселья, угар печали. Он — сам жанр в его наиболее пьянящей, во всех смыслах, концентрации. Высоцкий — оголенный нерв в трагедии, мим в комедии. Слушая его «Диалог у телевизора» («Ой! Вань, гляди какие клоуны...»), так и цредставля-ешь себе гримасы героев. Галич кажется мне почему-то поэтом, более эпическим. Он,
