Никитин Р. - Легенды русского шансона - 2002

скорее, бард-сказитель («Ты слыхал про Магадан? Не слыхал?! Так выслушай».), словно летописец, читающий, а не поющий, былинным голосом свои стихи откуда-то из монастырской (тюремной?) кельи. Гротескность Галича временами напоминает абсурдистскую «Маскировку» Юза Алешковского. И, одновременно, поэт прозрачен, как ключевая вода. Оказывается, в дурдоме-то все проще, чем в жизни за его стенами!

5 стране зон они непостижимым образом наиболее полно вобрали в себя мироощущение социального дна, вживили в себя зэка. Чтобы петь и писать такие песни. Кто-то скажет: «Тюремной страной был СССР. Отсюда подпольные барды, а сейчас, вроде бы, гласность...» Так-то оно так, да не совсем. Подсчитано, что по количеству зе-ка на душу населения, мы, как и при товарище Сталине, «впереди планеты всей». Да, не сидят больше десятки миллионов, но миллион-то — точно за решеткой. И усцовия там мало чем отличаются от сталинских. И пока сидят, эти песни будут востребованы.

(<Тюрем у нас не будет. Ну, может одну оставим

— для мировой контры», — говорит герой Ролана Быкова в фидьме «Служили два товарища...» Но прав оказывается погибший герой-скептик — кинооператор Янковского. Да и то, давно миновал его допуск в двадцатилетие. А тюрьма как стояла, так и стоит ^—расширять давно пора.

«...А я сегодня спозаранку по родным решил проехаться местам», — говорит шоферу такси от имещ$ бывалого зэка Владимир Высоцкий. Но нет на привычном месте «Таганки»-тюрьмы. — «Так ни с чем поедем по домам».

Или нет, шофер, давай закурим,

Или лучше — выпьем поскорей!

Пьем за то, чтоб не осталось По России, больше тюрем,

Чтоб не стало по России лагерей!

Чем больше сажают, тем пышнее цветет жанр. Любопытную синусоиду можно начертить — многовершинную. Новейшая история страны почти вся на этих пиках окажется.

В свое время деятели молодежной контркультуры любили судачить о рок-андеграунде. Рок жив и поныне, а вот подполья и след простыл. Рок-н-ролл формально гальванизируют, кто как: регулярно выходя пастись в классику мирового рока, напыщенно культовея, корчась с экрана ужимками Джима — Моррисона и Мика — Джаггера... Наркота и сортирные сцены в клипе — пожалуйста, скрюченные позы «а-ля цирроз печени» — влегкую. Секс: хочешь — голубые, хочешь — розовые. Транссексуалов не желаете? А вот много ли вы за последнее время видели по ящику клипов жанровых артистов? Была передача «Русский шансон» на 31-м телеканале — и ту закрыли! Можно сто раз вспоминать, что попсовые и роковые формы, несмотря на популярность, рождены не в России, кивать в сторону той же «шансонной» Франции, защищающей свою культуру, свой язык, своих артистов жесткими квотами на «иноземцев» в электронных СМИ... «Совковый» худсовет жив и поныне! Как и пренебрежительное, прикрытое заимствованными на Западе критериями «форматности» и «неформатности», отношение к «блатнячку» «эстетов» от массовой культуры: «Дурной вкус, вульгарщина, примитив, пропаганда бандитского образа жизни». «Эстетам» плевать на то, что эти самые массы голосуют рублем за жанровые сборники, альбомы Успенской, Круга, Шуфутинского. Интересно, а Зощенко — тоже примитив? Ведь его рассказы — свод бытовых ко-сноязычий — но так говорил народ! А Галич с Высоцким?

Читаем у Галича^-

Про Китай и про Лаос Говорились прения,

Но особо встал вопрос Про отца и гения Или хрестоматийное:

Шизофреники — вяжут веники,

А параноики — рисуют нолики,

А которые просто нервные,

Те спокойным сном спят, наверное Вот оно, зощенковское «а которые...»! В «Аристократке», первом же рассказе сборника Михаила Зощенко, находим: «Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках...». «Которые без денег — не ездют с дамами».

«Зощенко взялся усвоить мышление и голос «средних людей», — пишет Станислав Рассадин,

— как он именовал своих постоянных героев ( или еще: «прочие незначительные граждане с ихними житейскими поступками и беспокойством»). Тот же голос сумел стать поэзией, бесхитростно воплотившись в городском фольклоре, в песнях вроде «Маруси». У Галича он стал большой поэзией».

Бесхитростное воплощение — это у Северного, в 90-е — у Коротина, Дюмина в одном и том же «Столыпине»:

..И ему ответила девчонка «Если хочешь ты ко мне на полку,

Говори с конвоем, я согласна,

Моя жизнь К твоей не безучастна

По-деревенски корявое, но какое! — под автоматным дулом —- признание в любви. У Северного же — масса вкраплений южной, одесской «рэчи». Вот один яркий пример:

Лежу у допре, загораю И на потолок плевою —

Кушать, пить и спать у меня есть Если вы аид ехидный,

Ежли вам чего завидно —

Можете прийти и рядом сесть.

И здесь тоже узнаются герои Зощенко.

Совершив робкую попытку отыскать истоки жанра, лишь краем коснувшись творчества ярчайших его представителей, классиков, чтобы целиком погрузиться в современность, все же вернусь к началу этой главы и попытаюсь найти ответ на вог-прос, который, уверен, возникнет у многих читателей и слушателей. Зачем и кому было нужно, словно загадав загадку строчкой из кроссворда: «русская песня по-французски» — заставлять публику переваривать, как казалось вначале, неудобоваримое: «русский шансон»? Ответ знает человек, сделавший новоопределение жанра, «ботая» уже по более «модерновой» «фене», брэндом своего лэйбла

— товарным знаком фирмы. Фирма Юрия Сево-стьянова звукозаписывающая, называется она «Мастер Саунд Рекорде» и «блатняк» — исконно ее жанр. В каталоге, помимо множества сборников, альбомы Петлюры, Круга, Наговицына, Дюмина...

«Я никогда не был особым поклонником блатной песни, — признается Севостьянов, — но 5 лет назад для меня, как работника рекорд-бизнеса, настала пора определяться: по какой дороге идти дальше в звукозаписи, какого жанрового конька оседлать. Фирма «Мороз рекорде» вплотную занималась роком, «Союз» никогда не слезал с попсы, ну, а я выбрал «русский шансон»».

Причина смены вывески с блатной на «шан-сонную» проста: Севостьянову надо было продавать товар, причем товар специфический. Называть вещи своими именами, рекламировать его как «блатняк» не было возможности От этого слова и сейчас коробит ТВ-начальников и продюсеров. А вот магическое французское «шансон», словно «сезам», открывало двери многих масс-медиа. Умная и настойчивая пропагандистская машина сделала свое дело. Сначала «шансон» переварили СМИ, потом слушатели. Новое имя старого жанра прижилось и стало иметь хождение наравне с «блатной песней»... Росли тиражи альбомов, регулярно проводились фестивали в Театре Эстрады и клубе «Манхэттн-Экспресс», гастролировала по городам программа «Русский шансон», переросшая к тому моменту в целое движение. И так — до августа 1998-го. Что было потом

— сами знаете Но еще раньше, на гребне подъема, началось... опустение, стал оскудевать жанр на качество и самобытность...

«Ладно бы артист не «вышел ростом и лицом» и в попсу, где не последнюю роль играют внешние данные, ему дорога закрыта, — говорит известный своим бережным отношением к поэтическому слову певец Борис Драгилев. — Но этот артист по-на-стоящему талантлив. Так нет. В жанр полезли все больше люди случайные, привлеченные общей раскруткой направления. И очень много среди них попсовых композиторов, исполнителей, чья карьера в иной музыкальной среде не удалась. Хилых поэтов, пишущих по словарю уголовного жаргона Все это зовется теперь «русским шансоном»!»

Но несмотря на текущую конъюнктурную засоренность (а какое популярное музыкальное направление свободно от этого⁹) и размытость самого определения, его рамки шире прокрустова ложа «блатняка» И, несомненно, официознее