теперь злой какой-то иронией кажутся — не спасли они его, науки эти. И жене Инне, которая сдерживала его, как могла, до рождения ребенка сопровождая во всех поездках, это не удалось. Врачи незадолго до смерти Наговицына предупре-
р!Ц1тИн
дили ее; «Все, Сергею пора завязывать. Совсем» Он вроде бы послушался, лег в больницу, но тут «челябинские» звонят, напрягают Инну: «Вот, Серега обещал концерты». Она была резко против. Но Наговицын привык держать слова И он поехал в свою последнюю гастроль.,.
Я плакал и костерил его последними словами в tq утро,, когда его теща Виолетта Павловна позвонила и сказала, что его больше нет. Слушал весь день кассету е его песнями и думал: ну, никак не должен он был уходить так рано».
###
*
Альбом ^Разбитая судьба» стал струей свежего ветра,в затхлой атмосфере конъюнктурного «шансона». Эксперименты с электронным звучанием, синтез танцевального ритма и «специфического» текста — все это уже переварено жанром не раз — и по большей части неблагополучно. (Все-таки блатная песня — это «живая струна», как назвал один из своих альбомов Михаил Круг.) А у Наговицына в «Разбитой судьбе» получилось! Электронные инструменты сочетаются с синтетической хрипотцой голоса идеально, и эта гармония — заслуга аранжировщика Эдуарда Андрианова Андрианов был для Наговицына примерно тем же человеком, каксСвым долгое время являлся для Полотно Сергей Кама, аранжировщик, композитор и певец, кстати земляк тезки.
«Сергей Наговицын... Где-то в середине 90-х я впервые услышал это имя, вспоминает Кама. — Я в то время уже перебрался в Москву; в родной За-камск лишь наведывался, правда довольно регулярно. Вдруг слышу: новый поющий земляк появился — прибавился к незыблемой пермской четверке или пятерке более или менее известных исполнителей Составляли ее Полотно, ГерМан, Русских; свою раннюю группу «Шоколад» и себя самого, как автора, могу еще присовокупить... И вот — Наговицын. Парень из Закамска... Мне стало жутКо приятно: как же, не то, что земляк — жили МЫ С ним рядом! Я-то постарше был, но начал припоминать дворовые ватаги, где он обычно верховодил — лобастый такой, сразу в глаза бросался. Сразу захотелось послушать его песни. Но — странная вещь: в Перми эти записи было тогда не достать, а в Москве — пожалуйста! В родном городе лишь один раз, в ресторане «Юбилейный», его песню слышал — с магнитофона крутили.
Потом, уже в Москве, в ГЦКЗ «Россия», Толя Полотно собрал все наше поющее землячество, посидели мы хорошо.. Тогда я с Сергеем и познакомился. Не могу сказать, что мы сильно сблизились после той встречи. Какого-то общего круга знакомых у нас не оказалось. Я постоянно в Москве, он
— в Перми. (И в этом, кстати, его феномен: человек стал известен, не тусуясь в столице.) Единственным связующим звеном был Толя. А когда я в Пермь приезжал — к своим, к близким — особо в местную жизнь не интегрировался. Парадокс: сам в прошлом кабацкий музыкант, не люблю кабаки, застолья и прочие шумные дела. Поэтому даже со старыми приятелями лишний раз пообщаться не удавалось. Но работали с Сергеем наши, закам-ские, ребята: Эдик Андрианов, Игорь Гусев, Ман-
РШ*!аИйШТИН S'——(й**МРР———
сур, с которым мы делали «Шоколад». Последний альбом очень сочным у них получился. А тексты песен просто изумительные, язык какой! И ведь это парень с соседней улицы написал такое, а не выпускник литинститута.
212
С тех пор, как я узнал о существовании Сергея Наговицына, постоянно «выхватывал» из сборников какие-то его новые вещи. И всегда удивлялся его и ребят смелости в прокрустовых рамках «русского шансона»».
Вот, — думаю я, — и Сергей Кама считает, что песни Наговицына — не рядовой трехаккордный «блатняк», слишком много там экспериментальных «фишек». Тот же «Этап», очень похожий на музыку рэггей:
«С возрастом я стал приглядываться, прислушиваться к знакам фортуны, — говорит Сергей
Кама,- Наверное, я, по меньшей мере, субъективен, но мне кажется, что Сергей Наговицын в ка-кой-то момент испугал саму судьбу: слишком хорошо пошли у него дела, когда он'все-таки вышел из внутреннего кризиса после той аварии. Может быть, некими силами высшего порядка ему было предопределено и дальше нести этот крест? И, увидев, как быстро он оправился, пришел в себя, они решили, что это повредит его душе, И внезапной смертью спасли его самого и его семью от еще более ужасных испытаний?
Судьба не терпит дисбаланса. Кто-то говорит, что Сергей внезапно был вырван из жизни. Я считаю, что таким образом восстановилось равновесие в высших сферах».
...На отдаленном Закамском погосте спит вечным сном в одной могиле с сынишкой и бабушкой Сергей Наговицын... Зачем? Почему так? «...Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии...» — вспоминается Евангелие от Иоанна. ...Спят они: весна, лето и осень жизни — все вместе... Крепкие, раскидистые зеленые ветви деревьев летом, зимою — черные птичьи лапы, веники- метелки с шишками будущих почек. А какая-то из них не распустится по весне... Но мне не хочется верить, что Там, где сейчас пребывает Сергей, царит вечная стужа.
**#
P.S. с Инной Наговицыной.
...Женечка, их с Инной желанный ребенок, каждый день напоминает ей о Нем. Ради этой крошки
шмаИЬи&гшн
ЛчЫбИИк III
214
ей теперь приходится жить. «У девочки даже родинку появилась на теле там, где у Сереги была, хотя родилась малышка без нее», — говорит в трубку из далекой Перми Инна Наговицына. ...Она говорит, говорит, говорит, я механически фиксирую и думаю про себя: а ведь они, Наговицыны, люди не от мира сего. Сергей-то был точно.
Серегой, Сергеем она называла его только, когда была чем-то недовольна, сердилась.
«...А так все тупье, да тупье. Однажды мы затеяли строить баню на даче. На даче, о которой местные журналисты написали как о каком-нибудь загородном коттедже. Да нет, обычный у нас домик, на родительском еще земельном участке. Ну, и Сергей стал спрашивать меня, где что в бане должно быть. «Тупье ты, — говорю ему, — ты же мужик, что у меня спрашиваешь — сам должен знать».
...Договора на песни Серега обычно подписывал, не читая. Со свердловской фирмой так было. Ну, не вникал он во все эти пункты 2.1 и 3.2. Ерунда, мол, говорил. Помню, как-то посоветовала ему трудовые книжки наши куда-нибудь пристроить. А он мне: «Да зачем? До пенсии еще дожить надо»».
