кокетничай. Как ни мал шанс подцепить такого мужика, а попробовать стоит.
— Нет, Рубаняк — не мой фасончик. Я на его спесивую рожу даже смотреть не хочу.
— Тогда, сконцентрируйся на Сологубе, — командовала Люба. — Говорят, из вдовцов, получаются хорошие мужья. Во всяком случае, бухгалтер, судя по твоим рассказам, производит хорошее впечатление и кажется порядочным человеком. — Грустная история Генриха произвела на подругу впечатление.
— Он не мой, — поправила Ира и подумала: к сожалению.
Полное достоинства поведение Сологуба заслуживало искреннего восхищения. Генрих никогда не кричал, не оправдывался, не нападал. Он умел, не обижая, настоять на своем. Мог извиниться, не разбирая чинов, если был не прав. Одно плохо. Общаться с Сологубом было сущей мукой. Он обходился минимумом слов, редко задавал вопросы, не вступал в споры, и едва тема беседы исчерпывала себя, с очевидным облегчением поворачивался и уходит или возвращался к своим занятиям.
Единственный раз Ире довелось увидеть Генриха сердитым. Как-то в бухгалтерию заглянула экономистка из строительного департамента и с милой непосредственностью охотницы за обручальным кольцом объявила:
— Я вам пирожков принесла. Сама испекла.
Полная румяной выпечки тарелка заняла место на столе Сологуба. Дурманящий запах сдобы наполнил помещение. Не ожидая повторного приглашения, народ потянулся за угощением. Генрих, не отрывая взгляд от компьютера, уронил:
— Спасибо, но уберите еду с моего стола!
Резкий тон смутил экономистку, она замешкалась, пробормотала:
— Вкусные …с мясом…
Конец фразы утонул в грохоте. Сологуб резким движением сбросил тарелку в стоящую на полу урну.
— Это не столовая.
Позже Марина Львовна сочла нужным объяснить выходку своего шефа:
— Вы не думайте, Ирочка, Генрих Романович, человек воспитанный, тактичный. С нами он себе подобного никогда не позволяет. Эта баба его просто достала. Ходит и ходит, кормит нас пирогами, а себя пустыми надеждами. Генрих бесится, когда к нему подбивают клинья. Тем более в вашем присутствии.
— Я то тут при чем? — деланно удивилась Ира.
Она иногда задумывалась: интересно, как к ней относится Генрих? Он всегда был настроен ровно, спокойно, сдержанно и отстраненно. Ни шагу за официальный формат отношений. Ни лишней улыбки, ни слова попусту. Все по делу, на дистанции, конкретно и сухо. Однако вездесущая и всезнающая Марина Львовна считала, что это лишь поза. На самом деле Сологуб благоволит Ире.
— Я уверена, с вашими пирожками он бы так не поступил.
— С пирожками или со мной? — пришлось уточнить. Экономистка потом весь день ходила с красными глазами. Видно, наплакалась всласть.
— С вами. Я ведь Генриха много лет знаю и вижу, как он меняется, стоит вам появиться. Нет, я уверена, он вам симпатизирует, определенно симпатизирует. Кстати, я слышала, что он сказал вам, когда мы праздновали Новый Год.
На корпоративную вечеринку Ира явилась во всей красе. И, конечно, отхватила массу комплиментов. Не выдержал даже великий молчальник. Сологуб подошел к ней и, скривившись, будто от зубной боли, выдавил:
— На вас приятно смотреть.
Ира тогда хмыкнула про себя: если это комплимент, то, что тогда вырванное на жестоком допросе признание?
Марина Львовна продолжила мысль:
— Он хороший человек. Жаль, что у вас ничего не получится. Слишком вы разные.
С этим трудно было поспорить. Лед и пламя — разные стихии.
…
— Мало ли кто и что там сказал, — Любочка искренне хотела Ире добра. — Ты у меня красавица, каких поискать. А Генрих просто должен дозреть. Помяни мое слово, он себя еще покажет.
Пока показывать себя приходилось Ире. Почти каждый день она устраивала в бухгалтерии шоу.
— Генрих, ну, пожалуйста, ну, Генрих… — жалостливые интонации полнились сдержанным кокетством, но апеллировали не к мужскому, а к отеческому началу. — Честно-пречестно, мы больше не будем. Мы сейчас быстренько все исправим, — в договорах, которые отдел рекламы передавал в бухгалтерию, было столько ошибок, что порой Ира хотела убить своих менеджеров. — Моей Ларисе двадцать два. Оле — всего двадцать. Они еще глупые. У вас у самого дочка, вы же знаете.
— Знаю, — сдержанно признавал Сологуб. — Но все должно быть оформлено правильно.
— Хорошо, обязательно, — решать рабочие вопросы, используя в качестве аргументов улыбки, сияние глаз, ахи-охи и прочие женские ужимки было противно. Но необходимо. Ира попросила у Рубаняка взять на работу человека, который бы освободил отдел от бюрократии, и получила отказ. Мало того, теперь при всяком удобном случае Сева устраивал ей и девчонкам головомойки. Иру постоянно прорабатывал на совещаниях. Ларису и Олю у себя в кабинете. Девчонки, побывав на ковре, выходили с заплаканными глазами, день или два были паиньками, а потом снова творили черт знает что. Плоды их интеллектуального труда первым лицезрел Генрих. Он знал совершенно точно, сколько ошибок, описок и неточностей было сделано, и единственный мог спасти отдел продаж от карающей длани начальства.
— Нет, Любушка, с Генрихом у меня никогда ничего не получится. Между нами нет ничего общего. — Не желая углубляться в неприятный вопрос, Ира оборвала обсуждение. Генрих в ее понимании тоже был неровня. Собственная голодная агрессивная жажда деятельности, ощущение горящих за спиной мостов, неудержимое желанием бежать впереди всех паровозов настолько диссонировали с вымеренным и выдержанным спокойствием Сологуба, что порой становилось жаль себя до слез. Уже пятьдесят. Успеет ли она «наесться» деньгами и успехами, научится ли воспринимать жизнь без истерической экзальтации и спешки, как это делает Генрих.
— Я это безобразие отказываюсь понимать! — возмущалась Люба. — Ну, скажи на милость, только без самокопания и рефлексии, чем ты плоха для Севы и Генриха? Чем?!
Тот же вопрос задавала и Диана. И, добрая душа, сама же на него и отвечала с привычной прямотой.
— Ты определенно рехнулась и от страха совсем потеряла голову. Как дело доходит до мужиков, ты сразу норовишь выдумать какую-то чушь! Просто феномен какой-то. Умная ведь, дельная баба, а комплексов, как у сопливой малолетки. Ну, скажи на милость, какая связь между твоими закидонами и этими мужиками? Ну, лучше они тебя, умнее, сильнее и что? Зачем ты с ними членами меряешься, когда или твоя задача спрятаться за их спину?
— Не знаю, что со мной. Но рядом с Генрихом и Севой я теряюсь. Мне неловко рядом с успешными людьми, я чувствую себя бедной родственницей, — честно призналась Ира.
— И со мной тоже? — Диана аж побледнела от злости.
— Иногда, очень редко и с тобой!
Подруга взвыла:
— Это клиника. Тебе лечиться надо. А что касается твоих редакционных мужиков, то с таким настроением лучше к директору и главбуху лучше не соваться. Этим мужикам нужны нормальные бабы, которые с уважением относятся к себе. Так что берись за главного редактора. Судя по твоим рассказам, вы с ним — два сапога пара.
С Иваном Ильиным у Иры было много общего. Он тоже поздно нашел себя, тоже стремительно двигался вперед и испытывал такую же «социальную» неуверенность, что и Ира, обосновываясь в кругу среднего класса. Кроме того Ира часто ловила на себе восхищенные взгляды главного редактора, что позволяло предположить, как минимум, неравнодушие к своей персоне. Однако Иван носил на безымянном пальце обручальное кольцо, постоянно упоминал надо, не надо дражайшую супругу и не предпринимал шагов к сближению. Напротив, из всех потенциальных женихов держался на самой большой дистанции
— Нет, Иван, он затюканный какой-то, да и женат, — ответила Ира Диане.
