Я подсказываю: «Вы что хотите сделать-то?» – «Так это… трубу повернуть надо». – «Ясно… Теперь понятно чего вы хотите». Они оживились, молодой опять принялся освобождать подоконник. А старший на всякий случай уточняет: «Так можно?» Я отвечаю: «Нет».
У них опять ступор. Потом спрашивают: «А… почему?!» – «Потому что я живу на восьмом этаже, и либо вызывайте спецтехнику, либо принесите страховку».
Они утопали, принесли страховочный трос. Попросили разрешения вылезти в окно. Инструменты аккуратно переложили на газету. В общем, стали вести себя цивилизованно, как и подобает хорошим мастерам…
В полураскрытое окно тянет запахом мокрой земли и скошенной травы. Сквозь лиловые тучи проглядывает солнце.
Осталось 98 дней. Демонио продолжает дергать цепочку унитаза.
- В тебе не было веры в собственные силы, Виргус, – сказала Элис, глядя в иллюминатор батискафа. – Это и мешало тебе преуспеть…
Ему пока и верить-то было не во что, подумал я.
- Да блин, как тут поверишь, когда кругом сплошные засады! – ответил Виргус, двигая хромированный рычаг. Субмарина плавно провалилась метра на полтора.
- Убери руки с пульта управления, Виргус, – сказал я. – Мы и так погрузились слишком глубоко.
Музыкант оставил в покое рукоятки и принялся жать на кнопки боковой панели.
- Куда не придешь, везде облом! – В салоне погас верхний свет, заработал вентилятор, за спиной что-то загудело и защелкало. – Бумаги подписать – «нельзя», инструкцию почитать – «не положено», разрешение получить – «у нас так не делается»! А как у вас делается, через коробку из-под ксерокса? Убил бы, блин. И нет никакого механизма давления на этих чиновников!
Снаружи, посверкивая чешуей, проскользила стая длинных рыб.
- Не включай свет, Виргус, так уютнее, – попросила Элис. Она посмотрела на меня, затем перевела взгляд на иллюминатор… и задумчиво, как бы про себя прочитала: «Хорошо меж подводных стеблей. Бледный свет. Тишина. Глубина. Мы заметим лишь тень кораблей. И до нас не доходит волна…»
Она говорила глубоким грудным голосом, и слова проплывали в полутьме салона осязаемо и плавно, как рыбы за бортом.
- Виргус, – сказал я. – В жизни вообще мало механизмов воздействия на людей. На дворе двадцать первый век и все уже неплохо защищены.
- «Неподвижные стебли глядят, неподвижные стебли растут. Как спокоен зеленый их взгляд, как они бестревожно цветут…» – негромко читала Элис.
- Только и остается древний как мир рычаг, – сказал я, – собственная сила. Причем, как ты понимаешь, не физическая. Сила личности, внутренняя сила – главный инструмент давления…
- «Безглагольно глубокое дно. Без шуршанья морская трава. Мы любили, когда-то, давно, мы забыли земные слова…»
- Твоя психологическая устойчивость может подвергаться серьезным проверкам, – сказал я. – Будь спокоен и уверен в себе. Не бойся конфликтов – ты силен и потенциально опасен.
- «Самоцветные камни. Песок. Молчаливые призраки рыб…»
- Держи удар и будь готов к войне, – сказал я.
- «Мир страстей и страданий далек. Хорошо, что я в море погиб».
За иллюминатором проплыл огромный черный скат. Он поводил плавниками-крыльями словно полами монашеской рясы.
- Тишина, блин, глубина… – сказал Виргус. – Вот уж хрен, не дождется! – Он потянул рычаг и батискаф послушно двинулся вверх…
Ливень стих. Под окном натекла лужа. Я спускаюсь в кладовую, нахожу тряпку и кидаю ее на пол. Вода медленно промокает ткань.
Держи удар. Будь готов к войне.
Будь готов ответить на вопросы.
«Откуда ты? Кого знаешь? Чо такой борзый?»
И будь готов ответить за базар.
- Откуда ты? Кого знаешь? Чо такой борзый?
Головы торчали над обрывом, а ниже на виноградной лозе висел я.
- Дайте мне подняться.
- Откуда ты? Кого знаешь? Чо такой борзый? – Лопоухие и конопатые, они по-мальчишески жестоки. В руках у пацанов тяжелые палки для игры в «солдатики».
- Все, хватит. Я хочу выбраться. Тигр ушел.
- Ага, ушел, – засмеялся Андрейка. – Теперь мы за него! Да? – Он обернулся.
- Да, – ответил тот, кого я отсюда не видел.
Глаза опускать не стоит, но взгляд постоянно тянет вниз. На дне ущелья русло высохшей реки, а вдоль отвесного склона глыбы камней с неровными краями.
- Пустите меня, – сказал я.
- Откуда ты?
(Ты свой или чужой?)
- Хорошо… ладно. Откуда я? Откуда и вы. – Я перехватил лозу. Она сухо затрещала. – Мне уже известно откуда я, правда, не известно – куда.
- Кого ты знаешь?
Элис и Виргус с высоты казались лилипутами. Они размахивали руками и что-то кричали… не разобрать.
- Кого знаешь?!
(Есть ли кто-нибудь за тобой? Кто может за тебя вступиться?)
- Я знаю всего несколько человек, достойных упоминания. Но они уже мертвы. Так что за мной – никого. Я один.
- Ха!
- Хотя есть один человек…
- Кто?
- Ладно, неважно. Он не придет на помощь.
- Почему?
Я опять перехватил лозу. Мышцы дрожали от напряжения.
- Когда-то давно я обрек на одиночество и его.
- Зачем?
Я увидел, как внизу Виргус побежал по руслу реки. Похоже, хочет добраться до меня в обход. Не успеет, здесь километра три – четыре, если не больше.
Не успеет.
- Зачем ты это сделал?
- Я был так погружен в свое горе… Кончайте, пацаны, лоза рвется.
- Чо такой борзый?
(Что ты можешь противопоставить нам? Покажи свою силу… свою внутреннюю силу).
Я замечаю на склоне кустик земляники. Он торчит между камнями.
Четыре темно-зеленых листика. Тонкий стебель. На нем – ягода.
Спелая, сочная, красная ягода.
- Чо такой борзый?!
- Я не борзый…
Меня перебивает тот, кто стоит за спиной мальчишек:
- Может, он кажется борзым потому что… боится?
Я протягиваю руку к кусту.
- Боится? – В голосе мальчишки удивление. Никто и никогда не мог упрекнуть Фиша в трусости.
Мне не хватает сантиметров двадцати. Упираюсь ногами и слегка раскачиваюсь, чтобы сорвать ягоду на амплитудном движении. Лоза проседает.
