— Если вы перейдете на рысь, — прикинул тореро, — через полчасика будем на месте.
— Ого!
— Мы должны еще немного пройти вниз по улице Алькала, потом подняться по Гран Виа… потом свернуть направо…
— Это мы должны, — возразил андалузец, возмущенный первым лицом местоимения, которое употребил тореро. — Вы?то восседаете себе, как какой?нибудь султан.
— Мне, конечно, неплохо, — признал Толстячок, в свою очередь рассердившись, — и все же не преувеличивайте: я уверен, что у султанов более мягкие кресла.
— Это вы на мой счет? — обиделся худой, который тоже мечтал найти предлог отделаться от ноши.
— На воре шапка горит…
— Вы хотите сказать, что мои плечи кажутся вам жесткими?
— Не только жесткими, но и острыми, — уточнил Толстячок.
— Так не воображайте, что ваше мягкое место — это подушка, — обрушился на него худой. — Копчик у вас все равно что копье.
— Оставьте спор, — успокоил его коренастый, — не то Энергию потеряете. А ее нужно беречь, чтобы дойти до цели.
Андалузец тоже решил переложить свою часть груза на плечи свежего человека. Но, оглянувшись вокруг в поисках свободного энтузиаста, который взял бы на себя ношу, увидел один — единственный экземпляр этой породы. Процессия из ста поклонников Толстячка мало — помалу испарилась.
— А ну?ка помогите мне.
Но и последний поклонник отверг предоставленную андалузцем возможность подпереть непобедимое бедро, заявив, что у него под мышкой нарыв.
— Это неважно, — воодушевлял его севийец, — ведь вы понесете нашего героя не под мышкой, а на плече.
— Но нарыв разболится от напряжения, — защищался последний энтузиаст, отбиваясь руками и ногами.
— Вот пройдоха, — проворчал вспотевший поклонник. — Сразу видно, что вы за птица!
Но птица улетела, дабы избежать споров.
Был уже вечер, и прохожие на широких, плохо освещенных тротуарах почти не замечали немногочисленную процессию. Ночная прохлада совсем остудила тауромахическую страсть, которую подогревало солнце, пока не закатилось. Зрители, побывавшие днем на корриде, уже забыли о полученных там острых ощущениях и теперь изучали афиши, чтобы решить, куда отправиться вечером за новыми развлечениями.
По мере того как крошечная процессия приближалась к центру города, движение становилось более оживленным.
На усталое трио кариатид, поддерживавших матадора, начал действовать еще один деморализующий фактор — они почувствовали себя посмешищем. Даже Толстячбк, скрывая свое смущение от неловкой позы, принялся завязывать узелки на хвосте быка.
Спасительная идея осенила мужчину со сросшимися бровями, когда они проходили мимо пивной.
— А если мы остановимся на минутку и освежимся? — предложил он.
Двое его товарищей облизнулись сухими и жесткими, как хвост ящерицы, языками, предвкушая удовольствие.
— По — моему, кружечка пива была бы в самый раз, — тяжело дыша, пробормотал худой.
— И по — моему, — радостно согласился андалузец. — Пошли!
— Минутку, сеньоры, — остановил их Толстячок. — Не собираетесь же вы так входить в пивную?
— Конечно, нет, — ответил коренастый. — Вам придется спуститься.
— Спуститься?! — запротестовал матадор, — И что я стану делать?
— Если хотите, пойдемте с нами, пропустим по глоточку, — предложил андалузец.
— Не принято, чтобы тореро появлялся в пивной на плечах своих поклонников, — объяснил Толстячок, который досконально знал правила тауромахического этикета.
— Тогда подоя «дите нас здесь, — предложил худой.
— Как же я останусь посреди улицы в таком необычном костюме?
— А почему бы и нет? — попытался убедить его коренастый. — Костюм очень красивый.
— Но я оказался бы в очень затруднительном положении, — настаивал Толстячок. — Вы когда?нибудь видели тореро в костюме для боя, который стоял бы, как чучело, в самом центре Мадрида?
— Спрячьтесь в подъезд! — предложил коренастый.
— Ни за что, — возразил кумир, цепляясь руками и ногами за свой пьедестал, чтобы не оказаться на земле.
— Послушайте, послушайте! — возмутились носильщики. — Что все эт0 значит?
— Вы обязались нести меня до моей гостиницы и должны сдержать свое слово.
— Но я не знал, что ваша гостиница у черта на куличках! — заявил андалузец.
— И я, — присоединился к нему худой. — Мы думали, что вы живете недалеко от арены.
— Конечно, — подтвердил коренастый. — А иначе черта с два понесли бы вас на плечах.
— Что вы этим хотите сказать? — спросил тореро с видом оскорбленного достоинства.
— Только правду: своим сегодняшним боем вы заслужили стометровой прогулки, но не путешествия в шесть километров.
— Да — да! — подхватили двое других. — Согласны, вы очень хорошо сразились со вторым быком, но с первым немного трусили.
— Я?! Трусил?! Да я убил его великолепным ударом!
— Скажите лучше — коварным, — уточнил худощавый.
— Просто вы ровным счетом ничего не понимаете в бое быков, — воскликнул тореро, красный от негодования.
— Наверное, именно поэтому мы и стали вашими поклонниками, — не остались в долгу энтузиасты.
— Да неужели?! — разъярился герой, принимая гордую позу. — Знайте же, что мне не нужно восхищение людей, не смыслящих в тауромахии!
Побагровев, худощавый будто выплюнул:
— А мы не собираемся болеть за чванливого недоунку, да к тому же еще и рогатого!
— Послушайте, молодой человек! Без оскорблений!
— Это уж как нам будет угодно.
— Вот именно! — поддержал худощавого андалузец.
— В таком случае на этом и покончим. — Презрительным жестом Толстячок прекратил спор. — Будьте добры опустить меня на землю.
— Ничего другого мы и не хотим, — воскликнули носильщики хором, нагибаясь, чтобы всадник мог спешиться.
— Спасибо, — сухо сказал тореро, уже стоя на земле и потирая онемевшую часть тела пониже спины.
— Не за что, — ответил коренастый тем же тоном.
И, повернувшись спиной к тореро, потные и жаждущие, поклонники вошли в пивную, бормоча:
— Ну и задаются нынешние матадоришки!
— Да уж! Кое?как справятся с бычком, и уже мнят себя Лагартихо или Фраскуэло[10].
— Знаете, что я вам скажу, — заявил андалузец, все еще не в силах отдышаться, — в следующее воскресенье я пойду на футбол.
Толстячок, покинутый энтузиастами тауромахии, в ярости надвинул берет на самые глаза. Потом отправился вниз по улице, ища свободное такси.
Золото его костюма вызывающе блестело на фоне скромно одетой толпы. Прохожие со смехом разводили руками.
