— Это же дикая природа...
— А человек — дитя природы, поэтому мы рождаемся уже неравными.
— Но наше общество...
— Все уравнивает? — перебил он. — А я не хочу этой уравниловки!
— Великие умы человечества стремились к равенству..
— К равенству, а не к уравниловке. Скажите, вы себя и меня считаете равными?
— Почему же... Вы больше образованны, способнее меня...
— А зарплату имеем почти одинаковую, — обрадовался он ее признанию. — Между тем меня уже не одно предприятие звало помочь в математическом обеспечении разных программ. Моя теоретическая статья отмечена дипломом. Мой... Да что там говорить!
— И все-таки это не повод презирать людей.
— Дураков надо презирать.
— Не все же дураки...
— С кем бы мне ни приходилось спорить, я всегда оказывался прав.
Она подошла к нему близко, так, что корона ее волос положила на стол прозрачную тень. И сказала тревожным, почти материнским голосом:
— Человек, который всегда прав, плохой человек.
Я так стукнул кулаком по столу, что застежка ее лифчика расстегнулась. Если вы думаете, что под лифчиком оказался кольт, то вы ошиблись. Под лифчиком было то, что там и должно быть. О’кэй.
Телефон зазвонил, как показалось Михаилу, в предрассветную рань. Он глянул на будильник — девять утра. И за окном опять мелькает туманный дождик, почти непроглядный, будто стекла в рамах заменили на матовые.
— Слушаю, — сказал он с хрипотцой.
— Вы заспавший, да?
— Нет-нет, — торопливо отозвался Михаил, теряя остатки сна.
— Бизнесмен встает рано-рано, Мишья.
— Здравствуйте, Жози!
— Я хочу вас видеть.
— Когда?
— Сейчас. Быстро-быстро. За сорок минут, а?
— Где?
— У Главпочтамта. Я на моторе.
И трубка зачастила гудками...
Собираться Михаилу пришлось в рысьем темпе. И тоже взять мотор, благо такси по утрам стоят незанятые. Зато через полчаса он прохаживался у Главпочтамта, поеживаясь в своей легкой куртке.
Что произошло? Почему такая спешка? Приглашен ли Андрей? Или это любовное свидание? Да нет, в таком стремительном ритме свиданий не назначают. Да и рано еще для свиданий...
«Седан» вышмыгнул из автомобильного потока вроде бы без всяких правил уличного движения. Михаил пошел к нему, к краю тротуара. Переднее колесо вжалось в поребрик почти у его ног. Дверца приоткрылась. Из нее высунулась тонкая рука в высокой черной перчатке и поманила пальцем. Михаил сел в машину...
Темные большие глаза казались жутко удивленными. Крупный рот улыбался расслабленно. Волосы закрыли руль — зачем тут руль? При чем тут руль?
Жози чмокнула его в щеку, Михаилу показалось, что улица и город пропали, как руль под ее волосами. Неожиданно для себя обхватил он маленький затылок и коротко поцеловал ее расслабленные губы.
— О, это уже есть не поцелуй «здравствуйте», — удивленно вздохнула она.
— А поцелуя любви не допускаете? — спросил он отчаянно.
Жози закинула руку куда-то за сиденье, достала длинный узкий конверт и положила ему на колени.
— Что это?
— А если немножко посмотреть?
Михаил открыл незаклеенный конверт и нервно вылущил зеленые невиданные купюры.
— Доллары?
— Да-да, ровно двести.
— За что?
— За поцелуй, — рассмеялась она.
Он теребил новенькие, ни-разу не согнутые бумажки, разглядывал пожилого мужчину в парике — вроде бы Вашингтон, видел цифры и чужие слова и никак не мог осознать этого внезапного перехода от поцелуя к этим зеленым деньгам.
— За что? — повторил он.
— Как за что? За книги.
— Так много...
— Месье Делорм есть коммерсант. Много не даст. И сам будет иметь прибыль.
— Как же так быстро?
— Мишья, очень давно изобретен лайнер. У-у-у — и Париж.
— Спасибо, Жози.
— Идти в «Березку» опасно, а? Спросят, где Мишья взял валюту, а? Но можно не доллары, можно... де-фи-цит.
— А какой дефицит?
— Что... как это... что душа пожелает.
— Радиоаппаратура нужна...
— О-ля-ля! Транзистор, магнитофон, про-игрыва-тель?..
— Хороший бы магнитофон.
— Кассетный, японской фирмы «Акаи», да? Он уже немодный, но надежный. Он будет-будет.
— Спасибо, Жози.
— Месье Делорм прислал вопрос... Еще книги будут, много-много, да?
— Пожалуйста...
— Хорошо упакуйте. Завтра вечером я зарулю, да?
Конверт с долларами вспорхнул с его колен и пропал за сиденьем. Тонкая рука в черной перчатке открыла дверцу, душистые губы опять чмокнули в щеку — и Михаил очутился на панели. Неутомимый «седан» ворчливо погнался за потоком автомобилей.
Михаил вздохнул. Десять утра. Прошел час, как он проснулся. За этот час было все: неизвестность, ожидание, радость, доллары, три поцелуя... Он к этому не привык. Но у них, на Западе, в таком темпе и живут.
Двести долларов. Немалые деньги, валюта. Но ведь дело можно поставить на промышленные рельсы. В сущности, он отправил пятнадцать-двадцать книг, случайных, разных, посредственных. А если пошарить по знакомым, по букинистическим магазинам, по книжной толкучке?..
Михаил нашел телефонную будку и позвонил Андрею. Тот оказался, как всегда, на месте. Они договорились встретиться сейчас же. И Михаил назвал бар при гостинице, хотя тот был не с руки обоим. Но на такси...
Михаил приехал первым и в кофейной теплоте вдруг почувствовал себя своим, причастным, заслужившим этот дымный уют. Он сел к стойке и заказал чашку кофе и рюмку коньяка. Но не пил — осознавая эту свою причастность, разглядывая редких завсегдатаев и случайных девиц...
Андрей молчаливо стал за спиной, поглаживая седоватые короткие волосы. Улыбка, которая за все время их знакомства ни разу не взорвалась смехом, и теперь была обращена куда-то вовнутрь. Михаил заправски помахал бармену. Появилась вторая рюмка коньяка с чашкой кофе. Они отпили...
Михаил рассказал про встречу с Жози и про доллары.
— Ну! — удивился Андрей.
— Я предлагаю заняться этим бизнесом вместе.
