Путешествий столько дальных Была польза и блаженство Градов, областей, народа. Устремляя взоры быстры В управление подвластных, Мститель был законов строгий В лице всех, дерзнувших данну Власть свою во зло направить. Велелепные и пышны Грады, зданья он воздвигнул, Но не с тягостью народа, Заие многие налоги Облегчал и уничтожил. Хоть достойный сей царь Рима, Злой болезнью одержимый, Жизнь свою прервать не могши, Обратил свою всю лютость На казнь, может быть не нужну, Многих; но ему простили Всё за то, что себе избрал Он в преемники на царство Антонина. Хотя помним Слово мудра Фаворина, Состязавшась с Адрианом: «Нет, кто тридцать легионов,— Так мудрец друзьям вещает,— Может двигнуть одним словом, Ошибаться тот не может». Но его дни безмятежны Возрастили Арриана И учителя во нравах Строга, мудра Эпиктита. Испытав превратность счастья, Он всю мудрость заключает В двух словах: «Сноси с терпеньем, Будь умерен в наслажденью), — Словеса много блаженны, От источника исшедши, Кажется, излишне строга, Но соделавшие счастье Рима, дав ему на царство Всех владык его изящных. Кажется, напрягши мышцы Во изящность, вся природа Возникала в человеке, Когда мысль образовала Столь достойну удивленья Веков дальных и потомства, Мысль изящную Зенона. И хотя б другой заслуги Мудрование столь чудно Не имело, — не оно ли Риму в счастье даровало Антонина, Марк Аврелья? Дни блаженные для Рима Уже паки воссияли. Се восходит на трон света, Коего любезно имя Целый век за честь вменяли Носить римские владыки. Мудрец истинный, украшен Добродетели чертами, И порока ни едина. Антонин теченье жизни Посвящал народну благу: Гражданин, не царь, во граде, Се отец благий не титлом, Коим красились венчанны И злодеи и юроды, Но отец он истым делом. Ах, тот мог ли быть превратен, Кто несчастием ужасным Почитал, когда бы быть мог Ненавидимым во Риме; Собственность кто презирая, Расточал свое богатство, Что наследил, соблюдая Он сокровища народны? «Нет, Фавстина, — он вещает, — Я, владыкою став Рима, Собственности всей лишился». Он уснул, и Рим восплакал, И Антонин мог забвен быть Тем лишь, избрал что на царство По себе в Рим Марк Аврелья. Имя сладостно и славно! Се премудрость восседает На престоле цела света. Но он смертный был. Блаженство Рима вянет с Марк Аврельем; И столетия с стремленьем Протекли за ним уж многи; Но на поприще обширном, На ристалище вселенной Всяка слава и блистанье Всех царей, владык прешедших Перед ним суть разве слабый
