завтра, и долго еще не позвонишь и не приедешь. Ты просто оставил меня. Навсегда.
Когда шла домой, на улице меня поймала цыганка и сказала, что жить мне осталось недолго, если я буду позволять другим осквернять свою душу, что она у меня очень чистая.
И мне сделалось немножко страшно, и я подумала о том, что я сейчас тебя люблю безнадежно, дико, безумно, наверное, так любят перед смертью. Еще мне было интересно, в чем, по ее мнению, выражается осквернение души, я по наивности своей всегда считала, что, кроме меня самой, ее никто осквернить не может.
А сейчас – ночь, чудесно переходящая в утро, я пишу свои слезки, а ты, наверное, спишь без задних ног, впрочем, почему без задних?
Тут я вспомнила, что в песенке этой дальше поется, что все, что бы герой ни делал, не помогло.
Я встала на подоконник, потому что подумала, что счастливей я уже никогда не буду. Я зажмурила глаза, сделала шаг вперед.
Я забыла, что живу на первом этаже.
Невдалеке слышался приближающийся гул первого троллейбуса.
Глава 9
– Н-да, – протянула Светка, возвращая ей короткую исповедь. – «Литература и жизнь», кажется, журнал такой был когда-то. Только жизнь на этом не кончается.
– Да знаю я. Дайте мне время – оставьте все меня в покое. Нет во мне сейчас жизни. И помогать мне не нужно. Выкарабкаться я смогу только сама.
– Вас понял. Дерзай, – сказала на прощание Света.
На третьи сутки Ольгиной добровольной изоляции позвонила ее невестка Наталья, сказала, что заболел Барик, их сенбернар. Шесть лет назад они вместе притащили в дом брата пушистый бело-рыжий комок, и с тех пор эта собака стала для двух семей самой любимой на свете.
Она поднялась, накинула куртку, вышла на улицу, перешла дорогу, пришла к ним. Расстроенная Наталья открыла дверь, посмотрела на нее и сказала:
– Да у тебя у самой какие-то проблемы... С ним?
– С собой.
– У тебя страшные глаза.
– Это не глаза, а впадины. Глаз нет – их выели кролики.
– Что ты мелешь, какие кролики? Не дури. «Все проходит» – не зря эта надпись была на Соломоновом кольце. Значит, мудрость в ней большая.
– Но если все проходит, что же остается? – спросила Ольга, подходя к Барику. Он лежал в коридоре – от него пахло нездоровьем. Прежде закручивающаяся красивыми шелковистыми кольцами шерсть потускнела. Сенбернарьи «выдранные» глаза смотрели с надеждой и, как ей показалось, каким-то смущением: вот, мол, оторвал вас от дел, уж простите, что так вышло, сам не понимаю, как так могло случиться.
– Да ладно тебе, малыш, не тушуйся, с кем не бывает. Вылечим мы тебя, ты ж у нас сильный, – сказала Ольга, наклонившись к нему. В знак согласия и любви Барик слабо вильнул хвостом.
– Вчера после гулянья, через час примерно, стал тошнить кровавой пеной. Ничего не ест. Сегодня говорю ему: «Делай свои дела дома, все уберу» – смотрит на меня страдальческими глазами: не может. Еле спустились с лестницы, а обратно буквально на себе его перла. Вышли на улицу, а у него лапы заплетаются. Мучился, с грехом пополам чего-то там выдавил из себя. Домой пришли – лег и не встает больше. Сейчас ветеринар придет, – говорила Наташа. – Смотри, хоть хвостом заработал – тебя увидел, крестную свою.
Ольга сидела над Бариком, гладила его, и он все смотрел на нее больными своими глазами. Она обняла его за шею и прошептала ему в ухо:
– Ты выздоровеешь. Ты обязательно выздоровеешь. Я тебе помогу. Клянусь, что я сделаю все, чтобы ты снова был здоров.
Будто она тут была самая основная. Будто не было рядом его хозяев. В это свое обещание она вложила столько страсти, сколько в ней на тот момент было. А было немного, но – последнее. Последнее – всегда самое сильное.
Ольга и Наталья дружили. К состоянию сегодняшнего взаимопонимания они пришли давно, а предшествовали ему бурные разборки и ссоры, ревность и обиды по мелочам. Хорошо, что в какой-то момент обе женщины поняли, что делить им, в сущности, нечего. Для одной Серёжка – брат, для другой – муж.
Тогда-то, семь лет назад, они решили взять двух братишек-сенбернаров, а Ольга в последний момент передумала: у нее дома жил общий любимец – черный кот Федор, возведенный с согласия всей семьи на домашний трон.
Главарю банды «Сто котов», так у Алешиных называли Федора, потому что он умудрялся бедокурить одновременно в нескольких местах, явно бы не понравился новый претендент на домашний престол.
У Наташи с Серёжей подобной уважительной причины не было, тем более что в семье появился маленький Пашка, своим рождением «снявший» все взаимные претензии Натальи и Ольги.
Когда Павел перешел от ползания и агуканья на более высокую ступень познания мира, Серёжка провозгласил:
– Ребенку нужна собака. Иначе он рискует вырасти неполноценным. Оля, ведь у нас был Капрал.
– Только я бы не сказала, что мы очень уж полноценные, – заметила тогда Ольга. – А если вспомнить, как он умирал и что потом вслед за ним умер отец? А умер он не от рака, а от ушедшей любви, потому что Капральчика он любил безумно. Возьмите вы лучше кота – как я.
– Да не люблю я котов. Не понимаю. Собака нам нужна – решил я, – ответил ей брат.
И тут Наталья встряла:
– Давайте двух щенков возьмем, вместе расти будут, вместе гулять будем ходить.
Ольга тогда согласилась, не подумав. Тем две женщины друг от друга отличались – Наталья всегда шла до конца в большом и малом, даже когда это было бессмысленным, она будто пробивала анестезированным лбом бетонную стену, Ольга была спонтанна, чрезмерно эмоциональна, легко меняла свои решения. Это, впрочем, ничего общего с переменой убеждений не имело – они оставались прежними. Ее вообще можно было легко к чему-то склонить, если это не шло вразрез с ее жизненными принципами.
В самый последний момент она вновь мысленно прикидывала ситуацию в голове и, если обнаруживала несостыковки «опасные для жизни», не колеблясь отказывалась. Так что логика в ее действиях была, хотя и не совсем здоровая, скорее вечно опаздывающая.
Так случилось и в тот раз.
Они приехали к известному художнику, по совместительству – владельцу высокопородной сенбернарши Аси, и Ольга уже знала, что щенка она не возьмет. Оказалось, что в наличии осталось только двое: мальчик и девочка.
– Мальчик – мой. – Наталья тут же ухватила малыша себе на руки.
– О нет, девицу я не возьму, – разочарованно протянула Ольга.
– Да вы что, с ума сошли? Она же щенков будет рожать! Это деньги, и немалые, кстати. Мы с женой хоть и художники, а живем только за счет Аськиных щенков. Даже дачу на них купили, – разоткровенничался хозяин.
– Нет, никаких дач мне не нужно. Не люблю я сук. У них там течки всякие, – не согласилась Ольга.
– А какие ласковые они! Какие преданные! Как дом защищают! Это вам не кобель – загулял и обо всем забыл, и хозяева не нужны, – убеждал ее хозяин.
– Ни за что! Ну не понимаю я сук, не по душе они мне – бывает же такое?
Несмотря на то что решение было ею принято раньше, Ольга говорила абсолютную правду: особей женского рода в любом нечеловечьем обличье она не воспринимала. И не задавалась вопросом почему.
А если бы задалась, может, через вздохи всепроникающего пространства – нужно только, чтобы они точно совпали с твоими, – поняла бы, что она та самая Сука и есть: нежная и преданная, без остатка отдающаяся любви, потому и не нужна ей рядом такая же. Слишком много чувства – перебор.
– Я поняла, все проще. Мне нужен друг, а не подруга – вот в чем дело, – лихо славировала она.
– Предательница, – тихо и четко сказала ей Наталья. Без обиды и злобы – констатируя факт.
