бесснежное время года, зимой их будили конкретные удары снежков. Ольга накидывала халат, выглядывала в окно, смеялась в ответ на буйные здравицы Михайлова и шла открывать дверь. Впрочем, обижаться было не на что, потому что с ним Алешины делали то же самое.
А потом Михайлову первому из всей лихой компании надоело нищенствовать на инженерской зарплате в эпоху «катастройки», и он подался к быстро сориентировавшимся в ситуации ребятам-комсомольцам.
Перетащил Ольгу в одну из только что созданных ими фирм, которые рождались в их хитроумных головах как грибы после дождя. И она ушла от своей возлюбленной – журналистики, которая тогда давала все, кроме денег.
...Берешь в руки очень дорогой коньяк и, предварительно позвонив, потому что он теперь и ночами не всегда дома: Ольгины учредители ведут активный и разносторонний ночной образ жизни, призванный избавить их от дневных забот, отправляешься в михайловскую обитель.
Он встречает ее в тельняшке поцелуем своих удивительно мягких губ. В них приятно тонешь, как в пуховой перине.
– На кухне посидим, дома срач дикий.
– Как всегда... – отвечает Ольга. – Но меня это никогда не смущало. Я вообще по жизни люблю бардак.
– Если он хорошо организован. Да просто времени нет, и Татьяна на работе допоздна. Мы с ней вообще почти не пересекаемся. Она в дом – я из дома. Надоело все страшно. У этих параноиков теперь новое увлечение – охота. Как на неделю залимонятся куда-нибудь в заповедник, хоть криком кричи. Ты знаешь, я вообще охоту никогда не понимал. Когда-то там при первобытно-общинном строе, когда надо было семью кормить, это оправдано. А сейчас зачем? Смотришь, как тухнут заячьи глаза, и внутри такая волна ненависти поднимается. Ну какого вам рожна надо? Пойди в магазин, купи себе что хочешь – хоть вальдшнепа, хоть медведя бритого.
– Наверное, какие-то комплексы у них серьезные. Возможность лишить жизни, казнить или помиловать – все в твоих силах. А вообще кто способен убить животное или птицу, может и человека порешить. Как ты думаешь?
– Не знаю, я вообще в последнее время ни о чем стараюсь не думать.
– Я вот чего пришла. Влипла я по самое то.
– Не влипла бы, значит, не пришла?
– Не придирайся. Лучше подумай, как мне теперь быть.
Ольга рассказала ему подробности своего дела. По мере ее повествования лицо Михайлова принимало все более квашеное выражение, а в конце скуксилось окончательно.
– Какого черта ты на ворьё вышла? Чего раньше ко мне не пришла? Не любят они таких завязок. Ты же знаешь их победоносный лозунг: «Работать только по-белому. Все конфликтные ситуации решать законным путем».
– Да нет у меня черной кассы. Зачем она мне при моих оборотах? А законным путем как эту ситуацию решишь? Если подписи нет на документах?
– Никак, согласен.
– А потом дело в том, Михайлов, что деньги он не отдаст. Нет у него их давно.
– Пусть продает квартиру.
– А ему ничто не принадлежит – живет он у родителей жены. Машина тоже на нее записана.
– Но договор-то у тебя с ней?
– Но подписи-то нет на накладной. Хотя запись диктофонная есть, из которой ясно, что он нас накрыл.
– Ладно, сама знаешь, какой я хреновый специалист по всем этим вопросам. Мое дело завхозное, чтобы все их желания были выполнены, еще лучше – предугаданы. А с годами я даже научился их моим подопечным вменять. Я подловлю момент и поговорю с главным или с Хованским. Какие у тебя с ним отношения? Только не думай, что это будет завтра – не знаю когда, потому что нужно, чтобы они были в соответствующем настроении, когда все это им можно выложить. А хочешь, завтра пришлю нашего начальника по безопасности, он толковый мужик, ты ему все расскажешь.
– А смысл? Стрелкой с ворьем все и закончится. Может, с главным и не надо. С Хованским у меня вроде нормальные отношения. А когда он врубится, что я попала в историю, сам понимаешь, какая реакция последует. Лучше ты б его подготовил.
– Это – да. Тогда жди. Постараюсь не затягивать.
...Чтобы окончательно не упасть духом в катастрофические моменты, рекомендуется сделать марш-бросок по друзьям. Поплакаться в жилетку, пропеть свою печальную песнь, может, послушать ответную. Только потом можно остаться со своей бедой один на один. Она уже и смотреться будет по-другому – не в таких мрачных тонах. По крайней мере у Ольги всегда так получалось.
Она сидела с Михайловым за коньячком, который не шел: ему – потому что просто уже не лез после очередных ночных бдений, ей – потому что услышала от него совсем не то, что ожидала. А чего она ждала? Что он тут же начнет лихорадочно набирать учредительские телефоны, наговорит миллион слов в ее оправдание, бросится на амбразуру их разожравшихся дзотов своим тоже сильно располневшим за последние годы телом?
После Михайлова она отправилась в магазин к Катаняну. Когда вошла, тот возмущенно орал на юношу, сидящего за проявочной машиной.
– А, «душа моя, мой звереныш», пожаловала... – недовольно сказал он. Тон его был воинственный.
– Да я на минуточку, – расстроилась Ольга от такого приема.
– Да не в этом дело: пошли в мой кабинет. Просто кругом одни идиоты – взгляд некуда кинуть. Сто раз говорил – не делать бракованных снимков. Сразу же качество негатива видишь. Мало ли что клиенты просят – народ недалекий, глупый. Сами же потом скандалят: неудачная фотография, значит, мы виноваты. Какие- то разговоры о марке фирмы, они ни хрена их не понимают...
– Значит, плохо объясняешь.
– Слушай, не хочешь сегодня нагнездиться?
– Я в последние дни только это и делаю. Уже не лезет. А потом это обыкновенный уход от действительности. Встаешь утром – проблемы те же.
– Ну да, особенно у тебя, – раздраженно ответил он.
– Конечно, «нам, гагарам, недоступно»...
– Просто тебя никогда мордой об асфальт не возили...
– А ты все знаешь про меня, да?
– Более-менее. Твоя беда, вернее, удача, что ты всегда приходишь на все готовое. Ты никогда не начинала с нуля. У тебя изначально были квартира с машиной, уважаемая в городе фамилия. Тебе ни за что не приходилось бороться – как всем остальным.
– Может, поэтому я и не собирала подорожник и лопухи для подлеца Богодухова, не лазила за ними по горам и лесам, обдирая в кровь ноги?
Это был удар под дых. Катанян аж задохнулся от возмущения.
– Да, я лазил. И собирал. Для этого подонка. Потому что в этом городе я был никто – лицо кавказской национальности. А то, что я пять лет отучился в вашем университете, ничего не значило. Это у меня на родине, в Армении, высшее образование, полученное в России, возводило меня чуть ли не в княжеский ранг. Но, как ты знаешь, я женился и остался здесь. И сначала меня на работу никто не брал, и я печатником был в типографии. А он – взял. И я готов был ему не только подорожник собирать... До определенных пределов, конечно... И я всегда вставал на твою, между прочим, сторону, когда вы устраивали свои бесконечные разборки. Да, он только числился редактором, а на самом деле был просто неграмотным человеком, далеким от журналистики. И тебя это раздражало. Ты хотела занять его место, но тебе не хватало для этого хватки, наглости и хамства элементарного. А потом, когда он ушел, пришел новый Богодухов, только поскромней и похитрей. Со своим волшебным словом: «Помоги». И ты помогала, делала за него газету, чуть ли не молилась на него. Все жалела. На самом же деле он был прохвост почище первого.
– Неправда! Он порядочным человеком прежде всего был! Чего-то не умел, чего-то не знал, но стремился. И всегда спрашивал, советовался.
