так же присуще людям в чеховском мире, как и незнание никем из них 'настоящей правды'. Образ чеховского героя строится на напряженности между этими разнонаправленными составляющими. Герой Потапенко, как потом героиня 'Дома с мезонином' Лида Волчанинова, делает немало полезного, но он абсолютизирует свою 'правду', считает ее окончательной — и поэтому ограничен.
Разные концепции литературного героя обусловили и разные принципы его изображения.
Например, потапенковские герои Рачеев и Высоцкая говорят о том, что помогать народу надо с толком, с пониманием того, что ему действительно требуется. Рачеев уверенно вещает, Высоцкая согласно внимает. В повести Чехова 'Жена' звучат разговоры на ту же тему, а герой повести доктор Соболь тоже скажет о том, что отношения с народом 'должны быть деловые, основанные на расчете, знании и справедливости' (7, 479). Но при этом о докторе Соболе как бы мимоходом сказано, что у него толстые пятки и что он постоянно одалживает спички, свои же то и дело теряет. Эти подробности немыслимы в соединении с героем Потапенко: у того идеи, жизненная обыденность и пошлость несоединимы. В 'пошлость' у Потапенко погружены лишь герои второго плана, такие, как Зоя Федоровна, Ползиков.
О пьесе Потапенко 'Жизнь' (написанной им в соавторстве с П. Сергеенко) Чехов позже заметит, что в ней много изречений 'в шекспировском вкусе' и мало таких сцен, где 'житейской пошлости удается пробиться на свет сквозь изречения и великие истины'. (П 5, 252). То же и в прозе Потапенко: герои изрекают истины, выносят приговоры, а житейская пошлость лишь служит поводом к очередным сентенциям.
Герои же Чехова, даже когда они говорят 'про умное', не изымаются автором из окружающей их обыденщины. Вопрос о правильных формах помощи народу — и тут же 'толстые пятки' и теряемые спички. Споры на философские, социальные, политические темы не отделены от подробностей быта, погружены в них, выступают как бы наравне с ними — и создается новая для литературы степень жизнеподобия.
Изображение всей, 'неотобранной' полноты бытия? Детальная прорисовка не только первого плана жизненной картины, но и ее фона? Да, все это есть в произведениях Чехова, но есть не только у него и не это определяет специфику его творчества. Богатство мира, окружающая чеховского героя действительность с ее подробностями — это аргументы в том споре, который вел своим творчеством Чехов. Это был спор с иллюзиями, разделяемыми большинством современников, с ложными претензиями на знание 'правды', с ограниченностью сознания, с нежеланием и неумением соотнести свой 'взгляд на вещи' с окружающей живой жизнью. Самой поэтикой своих произведений, тесно связанной с его 'представлением мира', Чехов учил современников 'правильной постановке вопросов'.
Сравнение 'ущербных' героев Чехова с 'безупречными' героями Потапенко оказывается, таким образом, менее существенным, чем сравнение авторских концепций.
Выдвижение в центр чеховских пьес и повестей 'ноющего героя', героя 'без огонька', героя 'с трещинкой' вовсе не означало намерения автора утверждать нытье или надломленность на сцене, в литературе и тем более в жизни. В таких намерениях упрекали Чехова не понимающие его критики, читатели и зрители. Целью был анализ причин нытья и надломленности, которые были так характерны для жизни русского человека в 80-е годы. Такой анализ предполагал большой диапазон эмоционального отношения к герою — от сарказма и иронии до лирического сочувствия.
Анализ Чехова был бескомпромиссным крушением иллюзий, разделявшихся большинством современного общества. И за персонажами чеховских повестей и пьес вставал образ автора, одного из бесстрашных 'людей подвига', о которых Чехов писал в некрологе H. M. Пржевальского.
Виктор Билибин (И. Грэк) скажет в письме Чехову на пороге 90-х годов: 'Россия смотрит на Вас и ждет… Долго ли ждать?' (письмо от 9 февраля 1889 года; П 3, 386).
Литературные спутники Чехова к этому времени признали его безусловно первым в рядах нового поколения русских писателей, надеждой русской литературы. Второе десятилетие своего творчества Чехов начнет, отправившись через всю Россию на ее каторжную окраину. Скоро он создаст произведения, о которых современники скажут: 'Это — Россия' (Лесков); о 'Палате № 6'); 'Даже просто непонятно, как из такого простого незатейливого, совсем даже бедного по содержанию рассказа вырастает в конце такая неотразимая, глубокая и колоссальная идея человечества…' (Репин о 'Палате № 6').
Пути Чехова и 'артели восьмидесятников' в новом десятилетии окончательно разошлись. Но став писателем, нужным России и человечеству, Чехов сохранит связи с большинством своих спутников по первым шагам в литературе.
Всем им довелось пережить Чехова. Читатели 900-х годов, почти забывшие их имена, снова вспомнили о них, когда стали появляться мемуары о Чехове, публикации чеховских писем. Со страниц их воспоминаний вставало, раздробившись на отдельные эпизоды, время, когда они шли рядом с Чеховым.
Примечания
1
Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах. Письма, т. 2. М., 1974, с. 173–174. В дальнейшем ссылки даются на это издание, с указанием в скобках тома и страницы; при ссылке на серию Писем перед номером тома ставится буква П.
2
…
3
Лейкин Н. Из записной книжки. — 'Петербургская газета', 1879, № 39.
4
Гnote 4 Б. Памяти Николая Александровича Лейкина. — 'Исторический вестник', 1906, № 2, с. 624.
5
…
6
