Ну и что, что Гуго фон Лоринг родился в Баратове в 1899-м году, что он выпускник Берлинского университета, что закончил войну в чине капитана инженерных войск на Западном фронте, что американцы, в чью оккупационную зону он попал, не сочли его военным преступником и он смог уехать сначала в Аргентину, потом в Колумбию, где женился на Дорис Визель и умер в 1981-ом году. В наркоторговле, которая всегда ассоциируется с Колумбией, ни он, ни его сын Готтфрид, ни единственный ребенок последнего, дочь Марлен, не замечены — обычные законопослушные граждане, честные, причем очень богатые, налогоплательщики. Ну и зачем Готтфриду завод, спрашивается, думала я, рассматривая фотографии Лорингов — ничего особенного, обычные, ничем не примечательные люди: светло-рыжие волосы, зеленоватые водянистые глаза, вялые, безвольные подбородки — было в их лицах что-то очень неприятное, непонятно что, но было. Да-а-а... Вырождается немецкая аристократия!
Директор архива отрабатывал свое возвращение на прежнюю должность, которое произошло, как я подозреваю, не без участия Матвея, на совесть — меня завалили документами. Причем, поняв, что одной мне не справиться, он дал мне в помощь Ирочку, для которой копаться в старых бумагах было истинным наслаждением.
Валя настоятельно порекомендовала мне как можно больше гулять и каждый вечер я в сопровождении ребят, которые шли по бокам от меня, внимательно посматривая по сторонам, отправлялась на Набережную подышать свежим воздухом, а заодно обдумать то, что мне удавалось узнать за день — иногда много, иногда совсем чуть-чуть. Но информация о том, кто из Лорингов когда родился, женился, умер, приобрел какую-то недвижимость и так далее, никак не проясняла столь пристальный и настойчивый интерес Готтфрида к заводу. Матвей меня не торопил — ведь он со слов Ирочки знал, как обстоят дела, зато Наумов проявлял все большее и большее нетерпение. И его легко было понять — от этого зависела его жизнь, его будущее. Да еще и Солдатов, правильно понявший мой намек и позвонивший мне тем же вечером, заметно нервничал — уж очень ему не терпелось вернуться к привычной работе, пусть даже в качестве моего заместителя.
Баба Варя все так же крутилась по дому, стремясь повкуснее накормить меня, Васька толстел и становился все более и более ленивым. Валя, которой я, несмотря на все ее возражения, все равно доплачивала сверх официально оговоренных расценок, самым внимательным образом следила за нашим с малышом здоровьем, не находя, слава богу, ничего настораживающего, а я прятала свой подрастающий животик под просторным кардиганом, так что ни Ирочка, ни Юлия, которая иногда забегала ко мне в гости, ничего не заметили.
В последнюю пятницу ноября, когда в архиве не осталось уже ни одного не просмотренного клочка бумаги, на котором могло быть хотя бы косвенное упоминание имени Лорингов, я приехала на завод и, войдя в кабинет Наумова, могла сказать только одно слово:
— Ничего. В архиве, Николай Сергеевич, нет абсолютно ничего, что могло бы пролить свет на эту историю. Хотите — верьте, хотите — нет.
— Я знаю,— хмуро обронил он и, в ответ на мой недоуменный взгляд, объяснил: — Мне уже доложили. За деньги, Елена Васильевна, и черти пляшут, а уж работники архива с их нищенской зарплатой — тем более. Надеюсь, вы не будете в обиде, что я вас некоторым образом контролировал. Когда на карту поставлены такие серьезные вещи, глупая доверчивость или вера в чужую порядочность, если вам так больше нравится, становятся непозволительной роскошью.
— Дело житейское,— немного обиженно сказала я и спросила: — И что же вы теперь собираетесь делать?
— Не знаю,— все так же хмуро сказал он, глядя в окно.— Еще не решил.
За то время, что я его не видела, Наумов здорово сдал — не было в нем уже того лоска и самоуверенности, что во время нашей предыдущей встречи.
— Но вы выполнили свою работу,— сказал он, переводя на меня взгляд.— И выполнили добросовестно. Я полагаю, вас удовлетворит окончательный расчет в той же сумме, что и аванс? — сказал он, протягивая мне конверт.
— Вполне, Николай Сергеевич,— я взяла конверт и попрощалась, а он только молча кивнул мне в ответ и снова отвернулся к окну.
Зайдя к Солдатову, я очень обрадовалась, застав его одного.
— Ну, с заводом все и теперь я могу вплотную заняться агентством. Ты не передумал?
— Не шути святыми вещами, Елена! — закричал он.— Жду не дождусь.
— А как у тебя со ссудой? Что-нибудь прояснилось?
— Ничего,—скривившись, покачал головой Солдатов.— Наумов скоро в права наследования вступит, тогда и пойду к нему разговаривать. Как ты думаешь, продаст он акции? — я только пожала плечами.— Ведь если он их продавать будет, то ему нет никакого смысла нас с Михаилом топить — может и простить ссуду. А вот если он все-таки решит здесь хозяином остаться, то тогда другое дело, тогда нам худо придется. Михаил сейчас покупателя на свой дом ищет. Может, найдет... Хотя таким делом лучше по весне заниматься, не сезон сейчас, как мне кажется...
— Ладно, Семеныч. Не грусти и держи меня в курсе, может, посоветую что-нибудь. Михаилу привет. Целую, Муся!
На улице около моей «девятки» стояли ребята.
— Все, Елена Васильевна,— сказал, улыбаясь, Слава.— Ключи от джипа сдали, в трудовых книжках печати поставили и теперь свободны, как ветер.
— Вот и хорошо,— улыбнулась я ему в ответ.— Отдыхайте, а в понедельник дружно начнем новую жизнь.
— А вы чем заниматься будете? — спросил Сергей.
— На выходные к родителям в деревню съезжу — у папы день рожденья недавно был, но я из-за работы поехать не смогла, вот и...
Вячеслав не дал мне закончить:
— А где это?
— Пятьдесят километров на север от Калашова,— пояснила я.
— И вы что же это, сами собрались за руль сесть? — подозрительно спросил он.
— Да. А что? — удивилась я.
— Да вы что себе думаете? — гневно воскликнул он.
— Подожди,— попыталась я остановить его.— С заводом я разобралась, значит опасности для меня уже никакой нет и охранять меня не надо.
— Да вас, Елена Васильевна, от самой себя охранять надо, чтобы вы глупостей не наделали! — не выдержал Слава.
— По-моему, ты забываешься! — я невольно повысила голос.
— А вы уже забылись! — рявкнул он.— По такой-то дороге, да в вашем положении! Сколько часов туда ехать?
— Летом я за четыре часа доезжаю,— сказала я, отводя взгляд.
— А сейчас не меньше шести понадобится! — немного тише, но все еще раздраженно заявил он.— Вы за рулем столько высидите?
— Ребята, но вы и так все эти месяцы из-за меня без выходных работали. Совесть-то у меня все-таки есть или нет? — попробовала оправдаться я.
— Значит, по отношению к нам у вас совесть есть, а по отношению к собственному ребеночку — нет! Я вас правильно понял? — Вячеслав сверлил меня взглядом.
— Сдаюсь,— я вздохнула.— Что ты предлагаешь?
— Поехать туда всем вместе. Не бойтесь, ваших родителей мы не объедим, свое что-нибудь возьмем. Туда отправимся завтра утром, а обратно — в воскресенье пораньше, чтобы в понедельник нам на работе быть,— предложил он.
— Хорошо,— согласилась я.— Только очень прошу — ничего с собой не берите, а то папа такое устроит, что мало не покажется.
Когда я в субботу вылезала из машины во дворе дома моих родителей, то не могла не признаться Вячеславу с покаянным видом:
— Ты был прав. Я бы сама не доехала.
