Оказалось, это тоже непросто. Алиханянц был прямо- таки неуловим. Куда Юла ни совался, везде отвечали: был, но ушел, или: скоро будет, или: не знаем где.
Юла совсем замотался и растерялся. Когда в очередном кабинете — это была ординаторская — ему сказали «скоро будет», он сел в коридоре у двери и решил: «Все. Хватит бегать. Буду ждать».
Прошло и полчаса, и час. Хирург не появлялся. Юла снова сунул голову в ординаторскую. «Скоро будет», — спокойно сказала сестра. Так же хладнокровно она говорила «скоро будет» и час назад.
Юла сидел и волновался. Ждать всегда тяжело. А Юла к тому же баялся: не прогнали бы. Еще пристанет какой-нибудь врач: «Ты почему здесь?» День-то не впускной.
Хирург Алиханянц наконец появился. Оказалось, это не он, а она. Молоденькая, худенькая, черноволосая. С большими грустными, тоже черными глазами. Совсем не таким представлял себе Юла хирурга.
Алиханянц села, жестом пригласила и Юлу сесть.
— Слушаю, — сказала она.
Юла заторопился. Сбивчиво стал он говорить, что вот завтра она оперирует Григория Денисовича, и какой удивительный человек этот Григорий Денисович, и что он уже перенес шесть операций. А завтра — седьмая.
Хирург слушала не перебивая.
И про Саида рассказал Юла, и про пулю на столе у Григория Денисовича, и про «волшебный совет».
Алиханянц слушала, упершись в Юлу своими огромными грустными глазами. Слушала и изредка кивала.
— Я вас очень прошу, — сказал Юла. — Вы уж постарайтесь. Сделайте операцию получше. Я ему не сын, не брат. Я просто сосед. И вы мне должны верить. Это такой человек!.. Если б вы знали…
Он умолк, и Алиханянц молчала. Словно ждала, что еще скажет Юла.
— Видишь ли, — наконец сказала она. — По-человечески я тебя очень понимаю. Но и ты пойми: хирург — это хирург. У него на столе лежит то хулиган, получивший рану в пьяной драке, то прославленный артист. Хирург любого должен оперировать как можно лучше. Любого! Понял?
Юла кивнул. Да, конечно. Но все же…
— И не волнуйся. Я постараюсь. Все будет хорошо.
Она снова оглядела Юлу своими огромными черными глазами и улыбнулась.
— Но все же… Вы учтите… — сказал Юла.
— Да, да. Учту.
Расставшись с хирургом, Юла не пошел сразу домой. Он направился по больнице искать Григория Денисовича. Вообще-то он и раньше хотел зайти к Григорию Денисовичу, но боялся. День ведь не впускной. Вдруг сестра застанет его там, в палате, рассердится и прогонит из больницы? Как же он тогда поговорит с хирургом?
Теперь, когда встреча с Алиханянц уже состоялась, это не пугало Юлу. Прогонят, так прогонят. И Юла пустился на розыски. Он заглядывал подряд во все палаты. Тихонько отворит дверь, быстро обшарит глазами кровати и так же тихо уйдет.
Григория Денисовича он нашел в самом конце коридора, в угловом холле. Тот сидел возле окна в пижаме и читал книжку.
— А, Юлий! — обрадовался он.
Григорий Денисович почти не изменился, только чуточку похудел.
— Сглупил вот: гантели с собой не захватил, — пожаловался он. — Зажирею совсем без гантелей.
— Не видно, чтоб вы очень-то растолстели, — сказал Юла. — А я, между прочим, с хирургом говорил, с Алиханянц. Очень толковая. И симпатичная. Она сказала: операция несложная. Алиханянц таких операций уже три. сотни отщелкала. Для нее это — семечки. Сказала, все будет в порядке. Безусловно.
— Так и сказала? — усомнился Григорий Денисович.
— Именно так.
Насчет несложной операции и что три сотни — это Юла приврал. Но ведь больному и соврать не грех?! Лишь бы успокоить.
ГлаваVI. РАСТАВАНИЕ
алопом пронеслись две недели. Жизнь у Юлы шла теперь как-то странно. Непривычно.
Не было Григория Денисовича. Он все еще лежал в больнице. Оказывается, после операции не так- то быстро отпускают. Нога заживала, но медленно. И только через два — три месяца можно будет точно знать, дала что-нибудь операция или нет.
И еще этот… Дмитрий Прокофьевич. Юла подметил, что он приходил к матери как по расписанию: вторник и пятница.
Юла старался в эти вечера являться домой попозже. Но все равно обычно все-таки сталкивался с Дмитрием Прокофьевичем. Тот, будто нарочно, не уходил, не дождавшись Юлы. И все лез на разговоры. Оказалось, Дмитрий Прокофьевич обо всем на земле имеет твердое, четкое понятие.
Эта его категоричность бесила Юлу. Дмитрий Прокофьевич уверенно высказывался и насчет будущих полетов на Марс, и насчет цен на водку, и насчет современной молодежи. Говорил он медленно, внушительно и, высказывая очередную важную мысль, размеренно постукивал пальцем по столу. Тоже, наверно, для солидности.
Однажды вот так же, еле высидев с Дмитрием Прокофьевичем полчаса, Юла извинился и ушел.
Вместе с Женей пошли они выгуливать Кванта. Юла шагал хмурый, Женя молча, искоса поглядывала на него.
— Что? Опять этот… «пьющие-непьющие»? — спросила она.
Юла кивнул.
— Сидит, рассуждает. Такой, оказывается, философ. Все на свете объяснит. — Он усмехнулся.
— А может, ты несправедлив? — сказала Женя. — Просто ревнуешь? Хочешь, чтоб мать была твоя и только твоя…
Юла пожал плечами.
Они долго шли молча. Потом Женя стала рассказывать про свой зоосад. Она недавно поступила в кружок зоологов при зоосаде. И теперь с юмором рассказывала, как они делали прививки морским свинкам.
Потом заговорили, кто куда пойдет после школы. Они учились в девятом классе, пора было подумать об этом.
— Ну, ты, конечно, на биологический, в университет, — сказал Юла. Он знал: Женя давно мечтает об этом факультете.
— Венька — на физмат, — сказала Женя.
— Или в Политехнический, — добавил Юла.
Да, у них все было ясно.
— Ну, а ты? — тихо спросила Женя. — Решил?
Юла покачал головой. Мысли об институте давно тревожили его. Самое скверное, что ему, если уж совсем честно, было все равно. Можно идти в Кораблестроительный, можно в Железнодорожный. Можно и в Медицинский. И в Педагогический.
— А если никуда? — сказал он.
Женя посмотрела удивленно.
Юла стал сбивчиво объяснять. Вообще-то ему нравятся телевизоры. В те годы они только-только появились в Ленинграде, громоздкие ящики с маленькими экранами. Но даже такие, неуклюжие, несовершенные, они сразу полюбились людям.
