На улице было темно, пустынно.
— Значит, не хочешь? — сказал Башня. — Ну ладно. А ты, барышня, отойди.
— Нет! — крикнула Женя.
— Отойди, Женя, — сказал Юла.
И вдруг сам в два прыжка отскочил в сторону. Он оказался как бы на левом фланге у Витьки и его друзей.
Это было важно. Теперь они стояли перед ним не слитной группой, а как бы сбоку, шеренгой, по одному.
Крайний из них — рябой в мичманке парень, — вероятно, решил, что Юла убегает, и бросился за ним. Этого и ожидал Юла.
Парень взмахнул кулаком, но Юла сделал какое-то быстрое движение, и рябой, коротко вскрикнув, рухнул на землю.
Все произошло так стремительно, ни Женя, ни Витька- Башня даже не поняли, как это случилось.
А меж тем Башня уже приблизился к Юле.
И вдруг — ловкая резкая подсечка ногой. И одновременно- мощный толчок в грудь. Громадный Башня тоже очутился на асфальте. Он, вероятно, здорово ударился: так и остался лежать, не шевелясь.
Но тут Женя тревожно вскрикнула:
— Юлий!
Юла обернулся. Сбоку на него кинулся третий противник. Теперь Юла узнал его. Это был Кешка. Только в каком-то странном пальто и низко надвинутой кепке. В руке у Кешки чернело что-то короткое, тяжелое. Кажется, обрезок металлической трубы.
Это было страшное оружие.
— Брось! — крикнул Юла.
Но Кешка замахнулся.
И опять все произошло мгновенно. Мелькнула рука Юлы, он четко перехватил в воздухе Кешкину руку. И резко повернул, словно сломал ее.
Со звоном брякнулся на асфальт тяжелый обрезок трубы. А через секунду на панели оказался и сам Кешка. Юла перебросил его через себя, и тот воткнулся в асфальт головой.
Юла оглянулся. Нет, схватка еще не кончилась. Рябой в мичманке, который напал первым, очевидно, очухался. И теперь кинулся к обрезку трубы.
— Стой! — крикнул Юла.
Одним прыжком он настиг рябого и подножкой опять сбил его на асфальт.
Теперь лежали все троё.
Юла, не спуская с них глаз, поднял обрезок трубы. Тот был с полметра длиной и, судя по весу свинцовый.
— Пошли! — сказал Юла Жене.
Она кивнула.
И вдруг — это было так неожиданно! — слезы брызнули из ее глаз. Именно брызнули. Будто что-то сдерживало их, а теперь две струйки прорвали заплот.
Юла растерялся. Он никогда не видел Женю плачущей. И вот ведь странно: всю драку так стойко держалась. А теперь, когда все уже кончено…
— Женя… Ну, Женя… Ну, не надо, Женя… — как маленькую, уговаривал ее Юла и тихонько поглаживал ладонью по голове, — Пойдем, Женя.
— Да, да, пойдем, — вытирая красные, опухшие глаза; заторопилась Женя. — Фу, какая дуреха! Разревелась…
Они быстро зашагали к дому. Юла иногда оглядывался. Он видел, как встал Витька-Башня и стоял, обеими руками ухватясь за голову. Потом поднялся парень в мичманке. И только Кешка все еще лежал на панели…
— Герой! сказала Женя, когда они поднялись по лестнице и остановились у ее квартиры.
Женя жила на третьем этаже, Юла — на четвертом.
Глаза у Жени все ещё были набрякшие. И нос тоже — опухший. Но Юле она сейчас казалась почему- то особенно красивой и родной.
— В самом деле, герой! — вглядываясь в лицо Юлы, повторила она. И в ее чуть охрипшем после плача голосе было и уважение, и удивленье. — Как это ты? Всех троих!..
Юла пожал плечами. Коротко ответил:
— Самбо.
Женя не поняла.
— Изучал самбо, — пояснил Юла. — Самооборону без оружия. Как видишь, может пригодиться.
Глава VIII. НЕЗРИМАЯ ДУЭЛЬ
транные отношения сложились у Юлы с Андреем Рагзаем — тем новичком, который поступил в спортшколу одновременно с ним и потряс всех своей красивой, мощной фигурой. Тем Рагзаем, про которого тренер сказал: «Аполлон плюс Геркулес».
Это было года три назад. Юла тогда был еще хилым Юлькой-Заморышем. И Рагзай не обратил на него никакого внимания.
Но прошли полгода, год, полтора… Юла обрастал тугими комками мускулов.
Тренировался он охотно и неутомимо. Казалось, ему доставляет удовольствие двадцать, тридцать, сорок раз подряд повторять один и тот же бросок, пока не разучит его досконально, не отточит до блеска. Пока этот бросок не станет для него таким же привычным, естественным, автоматическим, как, например, ходьба. Ведь когда человек ходит, он не думает, что вот сейчас надо оторвать от земли левую ногу, приподнять ее, пронести вперед и опустить впереди правой. А потом перенести тяжесть тела на эту левую ногу и одновременно оторвать от земли правую, приподнять ее, пронести вперед… Все это мы делаем автоматически.
Так и борец. Все приемы, даже самые сложные, должны войти в его плоть и кровь, стать как бы неотделимыми от него, его нутром, его существом.
А путь к этому только один. Да, к сожалению, один- единственный. Тренировка. Долгая, неустанная, яростноупрямая.
Тренировка утомительная, зачастую однообразная. Надоедливая, как затяжной унылый осенний дождь.
Тренировка, которая иногда кажется бессмысленной, тупой до одури.
Тренировка тяжкая, но необходимая.
И вот так — и год, и два, и три, и пять, и восемь…
Совсем не всякому это по нраву. И не у всякого хватает выдержки.
Юла был упрям. И настойчив. И очень хотел стать сильным.
Игнат Васильевич сразу это подметил.
«Если не остынет, будет толк, — думал он, наблюдая за схватками Юлы. — И кураж хороший».
Это слово сейчас почти не употребляется. А у старых спортсменов оно было в ходу. И обозначало: боевой задор, волю, напористость. И главное — жажду победы. Победить! Во что бы то ни стало! Умереть, но победить! «Без куража нет борца», — говорили когда-то.
С Андреем Рагзаем Юла на ковре не встречался. И не мог встретиться. Рагзай был средневесом. Впрочем, у Юлы и мыслей таких не было — тягаться с Рагзаем. С Аполлоном плюс Геркулесом.
Но шли годы. Мощные плечи Рагзая оставались все такими же мощными. Но не более.
Его сильные, с длинными эластичными мышцами ноги не стали слабее. Но и сильнее не стали.
Он как бы остановился. Да, остановился в пути. Но в дороге нельзя делать длительные остановки. Путь — это путь. Вечное, непрерывное движение к цели. Краткие передышки — да, длительные остановки —
