Апулуку, но его рядом не оказалось. Наружное отверстие было разрыто, и сквозь него в пещеру проникал яркий, до боли в глазах, свет.
Сёльви вскочила и пролезла в отверстие. Там, метрах в пятидесяти от их сугроба, Лейв, Наруа и Апулук освобождали от снега перевернутые сани Лейва.
Сёльви бросилась к ним, громко крича от радости.
Они с удивлением повернулись к ней. Потом все трое засмеялись.
— Ветер унес твою одежду? — спросил у нее Лейв.
Сёльви замерла и оглядела себя. Она выбралась из пещеры голая, как лежала под шкурами, но от радости при виде друзей даже не почувствовала холода. Она тоже засмеялась и к изумлению Лейва начала танцевать на твердом насте. Такого счастья Сёльви не испытывала еще никогда в жизни. Она чувствовала себя абсолютно свободной, принадлежала только себе, она любила Лейва, Наруа, весь мир, но больше всего — Апулука.
— Что это с ней? — растерянно пробормотал Лейв. — Может, она помешалась из-за шторма?
— Когда человек испытывает радость, ему нужно петь и танцевать, — объяснила Наруа. — Так принято у людей: ноги не могут устоять на месте, и радость вырывается из человека потоком всяких необычных слов.
Апулук с улыбкой наблюдал за Сёльви.
— Сёльви — человек, как и мы с Наруа, — объяснил он Лейву. — А вот ты все еще исландец, если тебя удивляет человек, получивший в дар радость.
Сёльви рухнула на снег, от танца у нее закружилась голова. Она все еще громко смеялась. Потом вскочила и побежала в пещеру, чтобы одеться.
Там она оделась, скатала шкуры и убрала, все, что положено, в мешок с едой.
Когда она снова вышла к друзьям, Апулук уже запрягал собак. Сёльви привязала мешок к саням и накрыла груз шкурами.
Когда сани тронулись в путь, над темно-синей спиной припая поднялся большой красный полукруг солнца.
Сёльви как завороженная смотрела на огромный веер света, медленно раскрывавшийся над заснеженными склонами гор. Она сидела на санях боком, повернув лицо на восток.
Апулук следил за собаками, выбиравшими наиболее легкий путь среди ледяных торосов.
Сёльви прикоснулась рукой к его спине, он повернул голову и взглянул на нее. Она снова засмеялась, и ее смех был так заразителен, что Апулук не мог удержаться от улыбки.
На санях, следующих за ними, Лейв задумчиво поджал губы.
— По-моему, они оба обезумели, — пробормотал он.
Наруа промолчала. Она спрятала лицо в капюшоне и смеялась вместе с Сёльви и Апулуком так, что у нее клокотало в горле.
Люди
На девятый день после окончания шторма они достигли маленького стойбища на большом полуострове, который теперь называется Нугссуак. Здесь они встретили одного эскимоса. Вообще во время поездки они видели много следов эскимосов, но то были старые следы, и друзья никогда не шли по ним.
Наруа заметила следы раньше других. Она окликнула Апулука и показала ему на лед в западном направлении.
Апулук встал на санях и всмотрелся вдаль. Охотник сторожил тюленя у полыньи.
Остановив собак, Апулук подбежал к Лейву.
— Надо подождать, а то мы испортим ему охоту, — сказал он. — Может быть, он уже давно ждет этого тюленя, и если мы проедем мимо, тюлени отсюда уйдут.
Они сели на сани и стали ждать. Охотник с поднятым гарпуном словно окаменел над полыньей.
Но вот он метнул гарпун, и его радостный крик поведал друзьям, что охотник не промахнулся.
Апулук и Лейв тоже закричали, и их сани помчались к одинокому охотнику. Оказалось, что он принадлежит к группе эскимосов, о которой ни Наруа, ни Апулук раньше никогда не слыхали.
Звали охотника Киторак, и он много лет назад пришел в Гренландию с запада.
Вместе с другими пришельцами он пошел на север, и одну зиму они провели у большого моря, которое почти весь год было покрыто льдом.
Хотя там было много оленей и мускусных быков, та земля Китораку не понравилась. Поэтому, когда его сородичи двинулись дальше на восток, он в одиночку вернулся к тому месту, где они пришли в Гренландию. Здесь он нашел группу инуитов, с которыми теперь и живет.
Киторак пригласил друзей в свое стойбище. Его община покинула зимние дома и теперь направлялась на юг. Временно они жили в снежных иглу, потому что жить в летних хижинах было еще холодно.
Друзья двинулись за Китораком. У него были большие, сытые собаки — сразу было видно, что эти эскимосы благополучно пережили зиму и не голодали.
У берега они повернули на юг и вскоре оказались в устье узкого фьорда, испещренного следами саней. Время от времени Киторак оборачивался, махал им и подбадривал широкой улыбкой на почти черном от загара лице.
Вскоре показались иглу — ряд небольших снежных горбиков, которые с первого взгляда можно было принять за нанесенные ветром сугробы.
При виде своего стойбища Киторак издал громкий торжествующий крик, заставивший эскимосов выбежать из иглу. Они думали, что своим возгласом он сообщает им, что его охота удалась, и он поймал какого-то необычного зверя. Велико же было их удивление, когда вместо зверя они увидели две незнакомые упряжки.
Однако еще больше они удивились, когда разглядели сидевших на санях людей. Правда, их удивление вызвали не Апулук и Наруа, они были как все люди, эскимосов поразила внешность Лейва и Сёльви. Некоторые дети от страха разбежались по своим домам и потом испуганно выглядывали из-за сшитых из шкур пологов, служивших дверями.
Приехавшие остановились на берегу перед стойбищем.
Киторак рассказал о встрече на льду и, показав на Лейва и Сёльви, сказал, что их можно не бояться, хотя они и непохожи на инуитов. Лейв объяснил, что он почти человек. Он говорит на их языке и живет, как живут все инуиты. А вот девушка со светлыми волосами немного отличается от них. Она лепечет на языке инуитов словно ребенок, но добра и часто смеется.
Люди в молчании долго разглядывали чужеземцев. Наруа и Апулук не вызвали у них подозрений. Но вот Лейв не внушал им доверия. Волосы у него были светлые, как у старых инуитов, а глаза голубые, как пресная вода. Он был очень высокий и серьезный, почти мрачный.
В Сёльви их тоже все удивляло. И светлые, как у Лейва, волосы, хотя они у нее светились, словно солнечные лучи. И глаза, еще светлее, чем у него, — глаза цвета летнего неба, когда теплым днем оно куполом висит надо льдами. И лицо — круглое и нежное, и улыбка, обнажавшая белые красивые зубы, и
