описывающую расположение минных полей.
Проезд через Пиней и Бревонн в уже изрядно переполненный Дьенвилль. Разместить здесь еще один батальон и одну санитарно-медицинскую роту казалось чем-то сродни чуду. Но мне оно удалось. Я обошел командиров и попросил их чуточку потесниться.
Порядочный человек в последнюю очередь думает о себе — таким образом, в полдень я один оказался еще без крыши над головой и по-настоящему обрадовался, когда в боковом переулке обнаружил комнату, которая еще, казалось, не попадалась до сих пор на глаза ни одному охотнику. Дородная хозяйка с подкупающей любезностью показала мне ее и под конец объявила, что порядка ради должна упомянуть еще об одной мелочи, а именно о том, что несколько недель тому назад в этом помещении от инфекционной болезни скончался-де ее муж. Я тут же оставил эту затею и предпочел, как теперь стало ясно, будучи далеко не первым, отправиться на дальнейшие поиски — в таких каморках живешь ведь не только телом, но и воображением.
В конце концов, я наткнулся еще на один домишко, который, покинутый жильцами, являл собой картину какого-то разбойничьего гнезда. С помощью двух разбитных дам, обитающих по соседству, мамаши с дочкой, и пары ординарцев я снова разгреб груды обломков и одолжил во временное пользование кое- какие постельные принадлежности. Я, похоже, угодил в распутный угол, ибо на помощь нам явилась еще одна соседка, которая, сбитая и эластичная, как красавицы у Вийона, рассыпалась во всевозможных кокетливых опасениях относительно угрозы, исходящей, по ее мнению, от мужчин. Так, прежде чем с двумя ординарцами подняться на чердак, она поинтересовалась, не съедят ли ее, дескать, там, наверху, и, прощаясь, высказалась в том смысле, что домашнее-де хозяйство должно быть укомплектовано полностью, вплоть до женщины. Вскоре затем она, несколько возбужденная, ввалилась снова:
— Capitaine, у вас в порядке вещей залезать женщинам под юбки?
— Разумеется, — если те ничего не имеют против.
— Ах, спасибо, я только это и хотела узнать.
С этими словами она снова вылетела из комнаты. Так, всегда встречаются типы, чьему вкусу отвечает беспорядок.
Во второй половине дня в церкви, где проходила церемония отпевания. Священнослужитель, человек уже преклонного возраста, был преисполнен достоинства, в лице его удачно соединились черты крестьянские, аристократические и духовные. Одеяние: черная, с узором вышитого серебром чертополоха, мантия, черный берет с алой кисточкой. Он по кругу обходил гроб; то обволакивая его облаком ладана, то окропляя святой водой. Причетники — в белых стихарях, подпоясанных черными шарфами; между запевами они время от времени обменивались друг с другом плутоватыми улыбками. Верный своей привычке во всех без исключения странах мира следовать за незнакомыми покойниками, я присоединился к похоронной процессии.
Позднее — прогулка по берегу реки Об в замковом саду. Течение ее быстро, вода холодная, изумительно зеленая, почти как в верховьях Инна. Воздействие красочных водоемов достигает очарования, если их белое ложе окаймлено ослепительной галькой. Здесь я погрузился в размышления о задаче своей, о путешествиях, но особенно о том воздействии, какого должен достичь я словом. Меньше чем год назад алхимия еще казалась мне вершиной всего, она сулила незримую власть над силами и вещами посредством волшебного заклинания, посредством колдовских чар. И все же много лучшим мне представляется теперь слово, способное возносить нас в такие невесомые эфирные сферы, где больше не нужно крыл. Ведь и эти пестрые оболочки мы когда-нибудь с себя скинем.
Проведя ночь в разбойничьем гнезде, я через Шомеснель, Сулэн, Дулеван и Доммартен приехал в Во-сюр-Блэз. В канцелярии бургомистра я нашел толковых служащих, умело содействующих подготовке мест расквартирования и, вообще, всей работе авангардного отряда. Мэр, который вчера, в Дьенвилле, сопровождал меня всюду, несмотря на свои семьдесят два года и обилие хворей, сегодня тоже проявил завидную предприимчивость. В муниципальном совете я познакомился с таким типом людей, который мне по душе — им по плечу нестабильность ситуации и они одарены врожденным пониманием общественного блага.
Покончив с распределением квартир, я остановился в доме священника, который за ужином угостил меня хорошим анжуйским вином — коричнево-желтым, как темные сорта янтаря, и приятным на вкус. За столом разговор о собрате из Дьенвилля, которого он знал и хвалил, чем подтвердил мое физиогномическое впечатление, затем о символике погребения. Здесь мой хозяин оттаял окончательно; покачивая головой, он время от времени удовлетворенно ронял: «Tiens, tiens, tiens»[178]. Чертополох же на хоральной мантии, по его словам, задуман как индивидуальное художественное оформление; впрочем, в христианском укладе ему все-таки отводится и символическое значение.
Как и весь городок, этот священник и его экономка тоже бежали, ибо прошел слух, что священнослужители, якобы, расстреливались. Его сообщение о бегстве было замечательно тем, как он комментировал картину множества выгоревших автомобилей, представших взору по обочинам дорог. Они, стало быть, отправились в путь ранним утром, пастор на одной из телег для перевозки с поля снопов, экономка на изначально неисправной автомашине, которую пришлось тащить на буксире. Дороги были заполонены марширующими войсками и сорвавшимися с насиженных мест жителями. Еще прежде, чем они добрались до Доммартена, раздались исполненные ужаса крики:
— Они приближаются — les voila[179]!
Появившиеся на большой высоте девять пикирующих бомбардировщиков обрушились с ревущими сиренами на колонну, стреляя из пулеметов и сбрасывая бомбы. Все спрыгивают с телег, ищут укрытия на обочине дороги. Взрывы вспарывают дорожное покрытие. Священник снова поднимается и слышит обращенные к нему крики:
— Ложитесь на землю, они возвращаются.
— Но для меня это было невозможно, потому что я слышал стоны раненых и умирающих, которым надо было дать отпущение грехов. Поскольку их оказалось слишком много, я отпустил им грехи всем вместе.
В этот момент начался второй налет, и осколком, пробившим ему бедро, священник был сбит на землю. Автомобиль тоже охватил огонь, резкой вспышкой пламени обожгло экономку. Священника куда-то унесли на носилках, а он все сжимал в руке мешок с церковными драгоценностями. Экономка потеряла его след, тащилась дальше как могла до самого Кот-д'Ора и, в конце концов, была помещена в немецкий лазарет, где ей заживили кожу, лохмотьями свисавшую у нее с ног. Затем она вернулась в Во, где тем временем объявился Тото — пес, пропавший после взрыва и потом снова пойманный в лесах. Священника лишь несколько дней назад выписали из больницы, и, принимая во внимание все, что довелось ему испытать, его добрый юмор изумлял меня. Он так и сыпал шутками да анекдотами, коими умел мастерски уснастить разговор. Так, к примеру, когда я отказался от предложенной мне сигареты:
«Папа предлагает одному кардиналу понюшку табаку.
— Благодарю, Ваше Преосвященство, но я избавлен от этого порока.
— Кабы то был порок, вы б непременно его имели».
Или, иллюстрируя увеличение в сельской местности случаев прелюбодеяния:
«Один тугоухий видит, как служитель магистрата делает какое-то объявление, и осведомляется у соседа, о чем это тот говорит. Сосед, шутник, и отвечает:
— Все рогоносцы должны сегодня после обеда явиться в мэрию.
На что тугоухий:
— Зайди-ка за мной, когда будешь проходить мимо».
О разнице между французской и швейцарской кухней — за обеденным столом в одной из женевских гостиниц.
«Швейцарец:
— Вы едите слишком много хлеба.
Француз:
