— Тогда ты не поедешь.
— Нет, Дэви, я поеду.
Дэви внимательно всматривался в её лицо.
Кто знает, что на уме у этой Джейн? Откуда у неё эта манера неожиданно хмурить брови и отводить глаза? И голос у неё стал отрывистый и хрипловатый. А ведь когда-то она говорила так ясно, плавно, застенчиво.
— Гарриет приедет, — сказал Дэви. — Она ведь всё понимает, мы поговорим с ней.
— Хорошо, — ответила Джейн, — хотя и Гарриет не всё понимает. Она не поедет на войну…
На следующий день пришло письмо из Бостона, от Дугласа.
Дуглас писал, что Гарриет не приедет. Она отправилась на войну на борту фрегата «Атлантик».
«Получат свободу отныне и навсегда»
Пронзительные крики чаек, вздохи прибоя, белая кайма пены, вспыхивающая и угасающая на золотом песке. Запах магнолий и жасмина. Яркая зелень низкорослых пальм. Тёплый, мягкий песок, в который приятно погрузить ноги в конце солнечного дня. И сразу наступает ночь, и на тёмное небо поднимается блестящий серп месяца. Это не такой месяц, как на Севере, — он не туманный, не печальный, не задумчивый. Он похож на лезвие сабли, режущее чёрные лёгкие облачка. Серебряный свет льётся на болотные кипарисы, на огромные дубы со свисающими с них бородами испанского мха и на мерцающую пелену океана. Летучие светлячки, как искры от костра, мечутся между верхушками больших деревьев. Мягко стонущий голос пересмешника не смолкает до рассвета. Отчётливые силуэты мачт тихо покачиваются У берега, мерно бьют склянки на борту. Вдали, в гуще леса, на поляне тлеют костры. Оттуда доносится иногда человеческий стон, иногда шум шагов. Мелькает большой флотский фонарь, и ясно слышны слова офицера:
— Ройте одну яму на всех! Разрази меня гром! Пятнадцать покойников в день! Мы превратились в похоронное бюро!
Это остров Порт-Ро?ял, у самого побережья мятежного штата Южная Каролина. Остров был захвачен флотом Севера несколько месяцев назад. Вдоль всего берега заблокированного Юга тянутся такие островки, где под самым носом у неприятеля полощется звёздно-полосатый флаг и покачиваются на волне фрегаты федерального флота.
С первых же дней морякам и десантникам пришлось встретиться с «контрабандой». Так называли беглых негров с плантаций соседних штатов.
Никакая сила не могла их удержать: ни патрульные, ни собаки, ни военные заставы, караулы и обходы. Они прибывали в Порт-Роял, под спасительную сень звёздно-полосатого флага, в шлюпках, лодках, на плотах, брёвнах, досках и, наконец, просто вплавь. Они «шли, чтобы быть свободными», и с удивлением узнавали, что свободными людьми их и здесь не считают, но так как они бежали от неприятеля, то числятся «трофеями».
Они жили в шалашах, землянках, под навесами из соломы или просто под открытым небом. Кормить их было нечем. Они питались кукурузной кашицей и грубыми сортами риса. На вопрос: «Как вы себя чувствуете?» — они отвечали: «Слава богу, мы живы».
Потом начались болезни. Когда Гарриет Табмен высадилась на берегу острова Порт-Роял, лагеря были наполнены стонущими, измученными людьми. Мрачные полуголые негры несли на носилках трупы. За ними шли могильщики с лопатами под командой флотских старшин с фонарями. Обычно хоронили вечером.
— Берись за дело немедленно! — сказал ей врач с «Атлантика» отчаянным голосом. — У нас не хватает ни людей, ни лекарств… Ты знаешь, что такое дизентерия?
— Нет, сэр.
— Ты это сейчас узнаешь! Только не бегай ко мне с рассказами об умирающих.
Гарриет поняла: помощи ждать не приходится. Она взялась за дело.
Лагерь беглецов был усеян больными, которые валялись на охапках соломы, на грязном тряпье, иногда прямо на земле.
Со всех сторон раздавались голоса:
— Тётка, убери моего соседа, он ещё утром умер!
— Тётя, ты, наверное, свободная, скажи белым, что я не доживу до вечера!
— Эй, чёрная, ради бога, найди где-нибудь хоть глоток воды!..
Гарриет остановилась около пожилого негра, который молча вытирал со лба пот. Щёки у него ввалились, дыхание было хриплое, глаза красные.
— Плохо, дядя?
— Мне конец, — спокойно сказал негр, — не заботься обо мне. Подумай о Конго Джиме, он на двадцать лет моложе меня, от него может быть польза.
— Какая польза?
— Мы с ним оба с реки Комбахи?, это совсем недалеко. Там есть друзья среди полевых негров, а некоторые убежали и скрываются в зарослях. Достаточно крикнуть: «Янки идут!» — и все усадьбы в графстве загорятся.
— Я тебя вылечу, — сказала Гарриет.
— Говорю тебе, не надо, тётка, от меня мало пользы: мне пятьдесят пять лет! Спаси Конго Джима, он знает реку и все рисовые поля и рощи на много миль кругом. Скажи белому массе Линкуму[14], что, если он даст свободу чёрным, весь штат будет на его стороне. Ты знаешь массу Линкума?
— Нет, — озадаченно ответила Гарриет, — я с ним незнакома. А ты где слышал о нём?
— Виноградный телеграф, тётка, — сказал больной. — Мы всё узнаём по ночам на виноградниках. Здесь больше негров, чем белых, и телеграф чёрных действует быстрее, чем глупая проволока на столбах. Мы знаем, что есть масса Линкум, очень большого роста, здоровый, совсем не чванный. Он хочет, чтобы чёрный был человеком, но боится, как бы белые не сожгли его самого на костре.
— Этот виноградный телеграф неплохая штука, — заметила Гарриет. — И в самом деле, в городе Вашингтоне есть такой масса. Но он пока ещё не освободил чёрных.
— Скажи ему, чтобы он не медлил, — пробормотал больной, — и спаси Конго Джима. Он проведёт вас в глубину этой Каролины. Там везде наши. Не бойся ничего.
Вечером Гарриет отправилась в лес. Она искала лесные заводи и нашла пруд, на поверхности которого плавали большие белые цветы лилии. Она влезла в воду по грудь, выдернула несколько корней и обследовала их при свете луны. Некоторые она положила в сумку, остальные выбросила. До полуночи она провозилась в лесу, пока не наткнулась на дикую герань. Всю ночь она сидела возле костра и варила в котелке странную тёмную смесь. Давным-давно старая Рит научила её составлять такие лекарства. На следующий день она напоила этой горькой смесью Конго Джима. Парень с отвращением выпил до дна и немедленно заснул. Сосед его, пожилой негр, отказался и попросил бурбонского виски. Гарриет пошла к врачу. Тот бросил на неё мутный взгляд и крикнул санитару:
— Дайте этой тётке полпинты виски, пусть хлебнёт, пока жива…
— Нет, сэр, я не пью виски, — сказала Гарриет. — Это для больных.
— Что это у тебя за смесь? — спросил врач.
Гарриет объяснила. Врач попробовал, сплюнул и проворчал что-то насчёт невежественных знахарей. Потом подумал и сказал:
— А впрочем, все умрут, — и отвернулся.
Гарриет дала пожилому негру отхлебнуть виски. Тот вздохнул и указал ей глазами на Конго Джима:
— Выживет?
— Не знаю. Он вспотел.
— Это хорошо, — сказал больной и запрокинул голову.
