упомянув при этом о муже, и Сент-Роз почувствовал ее жадность к удовольствиям и своего рода примитивную извращенность, страх потерять независимость и полное безразличие к людям.
Уголком простыни он вытер лоб. Ему хотелось пить. Время от времени его охватывал такой холод, будто под кожу ему впрыскивали ледяную воду. Однако и он в свою очередь хотел кое о чем ее спросить:
— Вы одобряете решение вашей свекрови относительно меня?
— Свекровь не спрашивала моего совета. Она у себя дома и может поступать, как ей угодно.
— Но ведь и вас я подвергаю риску.
— А я риск люблю, — ответила она и тут же рассмеялась, пристально глядя на него своими расширенными глазами. Потом добавила: — Но я ведь знаю, как только здоровье позволит и представится удобный случай, вы переправитесь на ту сторону. Стало быть, речь идет всего о нескольких неделях. И если на вас не донесут, кто заподозрит, что вы здесь?
— Значит, на меня могут донести?
— Слуги у нас надежные.
— А вы сами?
Она вновь засмеялась:
— Я — нет.
— Верю вам, — сказал Сент-Роз.
— Почему?
— Думаю, что и в самом деле никто не мог бы долго на вас полагаться.
— О! Вы правы!
Разговор шел в шутливом тоне, но Сент-Роз понимал, что они уже начали тонкую игру, ведущую к раскрытию карт. Порой она напоминала ему тех маленьких хищных зверьков, которые, таясь меж скал и кустарников, всегда держатся настороже, следят за всем пристальным взглядом.
— Никогда не следует быть слишком ясным, — сказала Сандра. — Каждый из нас интересен своей переменчивостью и тем, что в нем невозможно предусмотреть, не так ли?
Для нее, думал Сент-Роз, добро и зло — понятия, лишенные значения, а может, и просто смешные. Он наблюдал за ней, и ему в голову пришло еще одно сравнение — ползучее растение, медленно, но коварно затягивающее все вокруг.
— Вы очень испугались, когда подбили ваш самолет?
Вопрос застал его врасплох, но он непринужденно ответил:
— Пожалуй.
— У вас есть братья и сестры?
— Есть брат.
— А родители?
— Мать умерла. Отец снова женился.
Допрос этот привел его в некоторое замешательство, но он машинально подчинялся, подхваченный самим его ритмом.
— А чем вы занимались до войны?
— Зарабатывал себе на жизнь.
— Каким образом?
— Работал у одного архитектора.
— Вы связаны с какой-нибудь женщиной?
— Нет.
Он говорил правду, но она смотрела на него большими, неподвижными глазами так, словно во всем сомневалась или удивлялась его словам, ибо временами лицо ее становилось непроницаемым и не давало возможности догадаться о ее чувствах. Будет ли она и дальше расспрашивать его об интимных делах? Голова у Сент-Роза тяжелела, его одолевала слабость, боль от пятки до бедра изматывала. Сандра, должно быть, поняла его состояние и встала.
— Отдыхайте, — сказала она. — Доктор Марко скоро приедет.
— Вы уже уходите?
— Меня внизу ждет работа.
— А вы вернетесь?
— Разве вам это доставит удовольствие?
— Перестаньте кокетничать со мной.
Она направилась к двери, рассмеявшись по дороге коротким смешком — не столько веселым, сколько исполненным тщеславного вызова, какого-то насмешливого пренебрежения.
— Я вам пришлю с Софией книги и еще сигарет.
Свою пачку сигарет она оставила у него на кровати.
Вскоре ее шаги в коридоре, а затем на лестнице затихли. Она спустилась вниз. Дождь тихо стучал по оконному стеклу — зимний дождь, шум которого заглушали толстые стены палаццо. Действительно ли ему хотелось задержать это загадочное создание, вызывавшее в нем настоящую тревогу, изумление, чувство какого-то недовольства собой? Он понимал, что, хотя ему и исполнилось двадцать восемь лет, он знает себя плохо и ему еще многое предстоит в себе уяснить.
3
Доктор Марко, маленький, коренастый, с круглой спиной, делавшей его похожим на горбуна, и малюсенькими черными глазками, бегавшими за стеклами очков, словно два испуганных насекомых, был старый и добрый человек. Он лечил Сент-Роза пенициллином — американским антибиотиком, которым союзники недавно стали пользоваться в своих госпиталях.
Как Марко доставал это лекарство? Сент-Роз ни разу не решился спросить его. Доктор приходил к нему каждый вечер много дней подряд, причем Сент-Роз не покидал своей комнаты, куда заходила только София, которая кормила его и перевязывала рану, проявляя трогательную преданность. Другие обитатели дома здесь не бывали. Маркиза на этот этаж никогда не заглядывала просто потому, что ей было трудно взбираться по крутой лестнице, но она оказывала Сент-Розу исключительное внимание, посылая ему с Софией газеты, кофе и даже дрова. А холод часто тревожил Сент-Роза. Натянув одеяло на плечи, он проводил многие часы за чтением и, когда не выключалось электричество, слушал по радио музыку, а также передачи Би-би-си. (По последним сообщениям, блокада Ленинграда была уже прорвана, а американская авиация разбомбила аббатство Монте-Кассино.)
В одном из ящиков стола Сент-Роз нашел колоду карт, оставленную предыдущими затворниками, и забавлял Софию своими фокусами. Он знал их множество, и некоторые были весьма эффектными. Когда София задерживалась у него, он расспрашивал ее о том, что делается в палаццо и за его пределами. Так он узнал, что маркиза встает очень рано и после утреннего туалета София по ее указаниям тщательно подрумянивает ей лицо. Церемония была долгой и сложной, имевшей свои неизменные традиции.
Софии было известно, что маркиза хранит в своем секретере множество любовных писем, и ей, Софии, поручено уничтожить их, как только старая дама «уйдет». София всегда употребляла именно это слово, говоря о возможной смерти своей хозяйки.
Что касается Луиджи Павоне, то о нем София ничего интересного не рассказывала, кроме разве того, что он уходит из дому рано, часто поздно возвращается и что он-де человек холодный, замкнутый и ничуть не похож на своего брата Козимо, который управляет их имением в Витербо.
— Что же он делает?
— Он — важная персона в министерстве финансов, и это, помимо всего прочего, позволяет ему привозить сюда продукты с фермы.
По поводу Сандры София сказала, что та встает поздно, а после двенадцати куда-то отправляется, причем никто не знает куда. Но тон, каким это было сказано, позволял предположить, что до самого затемнения — а оно начиналось в семь часов вечера — синьора Павоне ведет весьма легкомысленную
