гнетущая тишина. С неба сыпался колючий снежок, переходивший иногда в довольно крупный град. Люди сидели по домам, но сами дома с наглухо закрытыми ставнями казались слепыми, глухими, заброшенными и нежилыми. Ни единой полоски света не пробивалось из-за плотно закрытых и, очевидно, для надежности припертых изнутри поленьями дверей.– Не слышно было и радостных криков, веселых песен за этими дверями... Порой залает собака, замычит корова, заблеет овца... Видно, Рождество праздновали только обитатели хлевов и конюшен.» Дойдя до горы Вашрес, я наткнулся на Жанту.
Он был смертельно бледен. Его обычно круглое и добродушное лицо вытянулось и осунулось, а в больших навыкате глазах застыли тревога и тоска. Он сказал, что Жюльена ушла из дома накануне якобы для того, чтобы исповедаться, и так и не вернулась. Ее никто не видел в церкви, похоже, она вообще не была в Жюлианже... Жанту дошел вместе со мной до порога нашего дома. Мы ничего не сказали ни моему отцу, ни моей матушке об исчезновении Жюльены. На следующий день, а также и через день я навещал Жанту в надежде услышать утешительные известия, но мой шурин, бродивший все эти дни по горам как неприкаянный, не мог сообщить мне ничего обнадеживающего. Жюльену никто нигде не видел. Она пропала бесследно. Я не хочу и не умею впадать в ненужную патетику. Увы, правда-истина проста и понятна! Нам не суждено было больше увидеть Жюльену... При мерно в течение недели люди находили то тут, то там в узком овраге между Жюлианжем и Лорсьером куски человеческой плоти, кости, обрывки одежды. Останки были обезображены настолько, что опознать жерту не представлялось возможным. Мельник из деревушки Феролет нашёл в ручье около запруды то, что было когда-то рукой и ногой, все кости были переломаны, а плоть изгрызена. Голову же так и не нашли... Фрагменты тела были столь малы, что кюре из Жюлианжа счел их недостаточными для установления личности погибшей, так что обряда погребения не было и официального свидетельства о смерти Жюльены не составили. В архивных документах я нашел запись о том, что «21 декабря девица Мург из Марсийяка была растерзана Зверем, о чем свидтельствует акт о погребении; в то же самое время Зверь сожрал молодую женщину из Жюлианжа, от которой, как явствует из одного документа, остались и были найдены лишь руки, а по другому – руки и ноги да несколько клочков ее платья, но тело было столь обезображено, что священнослужитель из Жюлианжа не счел возможным составить свидетельство о смерти».
Жанту с малышом переселился к нам. Как только он со своей живой ношей переступил цорог нашего дома, Жанна пришла в себя. На следующий день она уже ухаживала за младенцем с нежностью и ловкостью опытной мамаши. Жанна выздоровела и телом, и душой, как только у нее на руках оказался ребенок Жюльены. Через десять лет Жанту женился на ней, но, к несчастью, еще через год она умерла, не доносив своего собственного ребенка. Нельзя сказать, что смерть Жюльены потрясла нас так, как порой потрясает гибель кого-либо из близких человека иного склада ума. Мы не сразу осознали, что это конец. В течение долгих недель мы ждали, что она вот-вот вернется, и продолжали надеяться... Она была неповторима, несравненна, моя Жюльена, такая отважная, решительная, уверенная в себе, такая непохожая на других! Она так близко подошла к разгадке тайны Зверя, что, казалось, само Провидение предназначило ей сорвать с чудовища маску и обнаружить его логово... Она когда-то сказала: «Либо я убью Зверя, либо он убьет меня». В течение какого-то времени судьба, казалось, была к ней благосклонна, и я сначала долго не мог поверить в то, что она сменила милось на гнев и покарала бедняжку. Осознание потери приходило к нам постепенно. Жюльена не исчезла из нашей жизни внезапно, как бывает при обычной смерти, нет, она как будто медленно отступала в темноту и становилась невидимой. Когда я все же понял, что она больше не вернется, я все еще продолжал надеяться на чудо! Сотни раз мне казалось, что она окликает меня и что-то говорит. Даже сейчас, на склоне лет, она иногда является мне.
Из всех нас тяжелее всего переживал утрату отец. Несомненно, он упрекал себя за то, что был столь суров по отношению к Жюльене, за то что слишком строго судил ее. В ту зиму он на глазах постарел лет на десять. Он часто теперь сидел, уставившись в одну точку, ничего не слыша и не видя. Иногда он начинал делать какие-то странные движения, будто старался устранить с пути какое-то препятствие... Порой с его уст слетали какие-то бессвязные восклицания... Ни разу отец не попытался объяснить самому себе причины гибели Жюльены, докопаться до истины, выяснить обстоятельства, сопутствовавшие ее смерти. Казалось, тайна Зверя стала ему совершенно безразлична. Когда же с ним заговаривали на эту тему, расспрашивали, его ответы были столь невразумительны и странны, что я даже начал думать, что он сошел с ума, хотя, быть может, он вовсе не был безумцем, а напротив, был един.ственным мудрецом среди нас...
– Чтобы узнать,– говорил он,– надо было бы все начать сначала, но никто никогда этого не делает...
Однажды, когда я заговорил об Антуане Шателе, о его суке, о егере Пелисье, строя всякие предположения, он сказал:
– Ты все мелешь и мелешь языком... Хочешь мельницей стать? Болтун!
А в другой раз, когда я в сотый раз принялся вслух рассуждать о том, что такое есть Зверь, один он или несколько, откуда он взялся, отец пробормотал:
– Объясняй, объясняй... Пьяному крепче спится.– порой отец напевал какие-то странные куплеты, в которых иногда можно было обнаружить некий тайный смысл: «Тебе скажут, что Зверь мертв, а он, глядь,– стоит у порога». Но вернемся к изложению хода событий. Увы, у меня нет слов, чтобы передать, какое страшное горе навалилось в ту зиму на всех обитателей нашего Богом забытого уголка! Я уже устал рассказывать об этой кровавой бойне!
Итак, в феврале 1766 года были убиты две девушки, пасшие коров, а молодая мельничиха была буквально разорвана на части. Затем Зверь напал на маленького мальчика, но того спасли обычно тихие и мирные буренки. И все это произошло, как и пел в своих песенках мой отец, прямо у порога нашего дома, в Жюлианже и Лорсьере. В начале марта, числа четвертого, на склоне горы Монмуша Зверь схватил и утащил 12-летнего мальчика, коего позже нашли мертвым, с перерезанным горлом, но не изгрызенным и даже без следов укусов. Через десять дней прямо у нашего дома, метров на 500 повыше по склону, Зверь напал на маленькую Марию Бомпар, и хотя её отец долго преследовал хищника в темноте, спасти дочку несчастный не сумел. На следующий день он нашел обезображенный труп малышки на крутом склоне Монграна, обращенном к Ликоне. Чудовище вспороло девочке живот и выгрызло внутренности. В конце апреля до нас дошли слухи о том, что Зверь объявился около Клавьер-ан-Монтань, у подножия северного склона Маонмуше. Рассказывали, что маленькая Маргарита Лебр, 6-7 лет от роду, проходила вместе с сестрой по имени Изабель около леса Поз. Неожидланно из зарослей выскочил Зверь и набросился на Маргариту.
Зверь этот был крупнее волка, с мощной и широкой грудью, с густой пушистой шерстью на передней части тела, но с каким-то очень узким задом, покрытым короткой шерстью. Изабель издала душераздирающий вопль. Дед девочек и его брат, а также их отец и дядя, то есть все мужчины из семейства Лебр, а также Жан Роллан и Пьер Бони, погонщики быков, работали в то время на соседнем поле. Они услыхали крик девочки и примчались на помощь, но увидели только, как Зверь волок Маргариту по направлению к лесу Монмусье, до которого было туазов 500, не больше. Они хорошо рассмотрели чудовище и смогли достаточно точно его описать: бока рыжевато-черные, пятнистые, на спине – черная полоса, голова плоская и вытянутая, длинный пушистый хвост. Животное походило на волка, но все же это был не волк, в этом крестьяне могли поклясться. Маленькую Маргариту нашли мертвой: у нее была откушена левая щека, на шее виднелись глубокие раны от клыков, череп пробит. Местный кюре тотчас же составил протокол, под которым поставили свои подписи двое мужчин из семейства Лебр, умевшие писать, а также их соседи Югон, Жоани, Виньяль и Мартен, прибывшие на место трагедии уже после того, как пролилась кровь.
Через два дня другое животное, очень похожее на Зверя, но гораздо меньшего размера, было замечено неподалеку от деревни; у него были уши, как у волкодава, а шерсть на животе отличалась необычайной длиной.
– Мать и дочь...– сказал мне отец, узнав о том, что произошло.– Пойдем поглядим.
Солнце припекало совсем по-летнему, на склонах гор таяли снега. Мы пошли почему-то не прямо к Клавьер-ан-Монтань, а сначала направились к Польяку и Бессеру. Когда же я спросил, почему мы идем именно этой дорогой, отец сказал:
– Если ищешь гнездо, загляни в заросли кустарника.
Если забраться в горы выше Дарна, то окажешься на трибуне естественного цирка, на арене которого Зверь так часто и так долго вел свою кровавую игру, разрывая на части детские тела. В самой глубине, внизу, чернел мрачный лес Теназер, сзади вырисовывалась голая, угрюмая вершина Монмуше. Чуть ближе,
