со своей мачехой, маркизой. Но эта леди не могла быть той Августой, которую Ноа привык видеть: с вечно недовольным выражением лица и очками на носу. Ничего подобного. Она волшебным образом преобразилась, превратившись в невероятно прекрасное существо.
Куда подевалось тёмное, скучное, совершенно не модное платье и её незамысловатая практичная причёска? Вместо этого её лицо обрамляли мягкие тёмные локоны, контрастировавшие с платьем из роскошного шёлка винного цвета, ниспадавшего изящными переливающимися складками от лифа к туфлям. Крошечные рукава у плеч, белые перчатки выше локтя, декольте в форме сердечка, лишь подчеркивавшее её грудь — грудь, на которую Ноа, как он сам понял, глазел, разинув рот. Почему-то раньше эта часть её тела ускользала от его внимания, а теперь, как это ни смешно, Ноа, казалось, взгляда от неё отвести не мог. Один лишь вид этих нежных полушарий сулил подлинное блаженство, и Ноа признался самому себе, что ему любопытно узнать, каковы они на ощупь и на вкус. Чем дольше он смотрел, тем сильнее его одолевала похоть и тем теснее становились штаны, и всё же он ни за что бы не отвернулся. Он не смог бы этого сделать. Она выглядела совершенно великолепно.
Августа только что вошла или, по крайней мере, пыталась это сделать, когда её окружили несколько взбудораженных молодых болванов, которые, по всей видимости, соперничали за честь сопровождать её. Одни расшаркивались перед нею, другие подносили бокалы с шампанским. Однако Августе это, судя по всему, не особенно нравилось. Более того, она выглядела раздосадованной.
С её появлением перешёптывание почти сразу прекратилось. К этому времени все узнали о том, что Августа отклонила предложение лорда Певерсли. Поговаривали, что Певерсли оставил Лондон и уехал в сельское поместье, предпочтя уединение непереносимому позору. Те, кто не был знаком с Августой, удивлялись вслух: «Да кто она такая?!»; те, кто её знал, заявляли об этом с гордостью. То обстоятельство, что она провела своё детство вдали от Англии, лишь окружало её ореолом таинственности. Подсчитывались размеры её приданого. Предположений было с избытком, но точно про неё, видно, никто ничего не знал.
Ноа наблюдал, как она и маркиза пробрались сквозь толпу к Роберту и Катрионе — те вышли вперед, чтобы поприветствовать вновь прибывших. Августа постояла несколько минут, обмениваясь любезностями с хозяевами, а потом отправилась с мачехой к столу с закусками. Она выбрала стакан с миндальным ликёром и пила его маленькими глотками, когда заметила, что Ноа наблюдает за ней с противоположной стороны зала. И тут она повела себя престранным образом. Девушка улыбнулась ему и весело кивнула головой в знак приветствия.
После их предыдущей встречи, когда он отказался оставить её в парке, Ноа ожидал от неё, по меньшей мере, хмурого, а может даже и сердитого взгляда. А вместо этого она ему улыбалась. Ноа ещё ни разу не видел, чтобы эти пленительные зелёные глаза и соблазнительный ротик так очаровательно улыбались. В этот миг он почувствовал, что его сердце колотится всё быстрее, а плоть напрягается, словно у какого-то похотливого подростка, впервые увидевшего обнажённую женщину. Господи боже, он, что, сходит с ума?
Должно быть, маркиза Трекасл заметила их обмен взглядами и прочла мысли Ноа, потому что тотчас же вклинилась между ними, увлекая Августу за собой на другую сторону зала, где собрался небольшой кружок её знакомых. Смущённый, ошеломлённый, и, что ещё хуже, до крайности возбуждённый, Ноа развернулся и направился прямо к двери.
Нужно где-нибудь скрыться, пока он и впрямь не оконфузился. А лучше всего, принять холодную ванну.
Ноа прошёл через анфиладу комнат, мимо гостей и слуг, устремившись в тишину и уединение личного кабинета его брата. Комната эта располагалась в восточном крыле здания, и попасть туда можно было только через узкую — единственную — дверь, что идеально подходило замыслам Ноа. Внутри богато отделанного кабинета в камине едва теплился огонь. Разбросанные на столе бумаги свидетельствовали, что Роберт уже побывал здесь сегодня вечером, занимаясь делами герцогства, и, без сомнения, намеревается вернуться позже. Пожалуй, Ноа стоило подождать его здесь, надёжно укрывшись от остальных гостей.
Подойдя к буфету, Ноа поспешно налил себе в бокал на два пальца коньяку и одним глотком опрокинул его в себя. Чувствуя, как мягкий напиток облегчает его муки, низводя всё до обычного напряжения, он налил себе ещё один бокал и на сей раз принялся неторопливо потягивать спиртное.
Ноа уселся в одно из двух кресел около окон, откуда он мог видеть огонь и наблюдать за улицей снаружи дома через узкую щель в шторах. Кучера собрались на тротуаре у жаровни, установленной для них Робертом, чтобы они могли погреться, дожидаясь снаружи своих хозяев, и обменивались шуточками, чему немало способствовал горячий сидр[63]. Положив ногу на ногу, Ноа увлёкся созерцанием в камине перед ним языков пламени, извивающихся в медленном танце.
Отныне он мог быть уверен в одном: увидев, как сегодня вечером изменилась Августа, Ноа перестал задаваться вопросом, что в ней нашёл Тони. В сущности, теперь всё стало для него абсолютно понятно. Только посмотрите, что сделал с ним один взгляд на эту даму, с ним — единственным из всех — никоим образом ею не интересовавшимся. Стоило лишь раз взглянуть на неё, и он оказался совершенно сбит с толку. Теперь понятно, почему Тони был абсолютно одурманен — он целый месяц находился под воздействием её чар. Не следует допускать, чтобы женщина выглядела так соблазнительно, так привлекательно. А эта женщина принадлежала к самому опасному сорту — настоящая ведьма.
Ноа закрыл глаза, откинув голову на мягкую бархатную спинку кресла. Оставался главный вопрос: что с ней теперь делать?
Услышав донёсшееся от двери шуршание шёлка, он понял, что нашёл ответ.
Не далее, чем в трёх шагах от него неподвижно стояла Августа. Собственной персоной. Она ничего не говорила, просто молча смотрела на него, а её прекрасные груди, то легонько поднимались, то опадали над лифом её тёмно-красного шёлкового платья в такт с дыханием. Один единственный тёмный локон прижался к её точёной шее, словно маня прикоснуться к нему. Ноа молча воззрился на этот завиток, задаваясь вопросом: а не мог ли он своими мыслями как-то приманить её.
В конце концов, он произнёс:
— Это личная часть дома, миледи.
— Да, милорд, мне это известно.
Её голос окутал его, словно шёлковым плащом, обдав жаром с ног до головы. Августа шагнула вперёд, прикоснувшись рукой в перчатке к письменному столу.
— Ваш брат и его жена — очень красивая пара.
Глядя, как она изучает висящий над камином портрет Роберта, Катрионы и малютки Джеймса, Ноа спрашивал себя, какую игру она ведёт.
— Да, это так, — ответил он.
— Они кажутся очень счастливыми.
— Им повезло найти друг друга.
Августа, кивнув, ещё раз посмотрела на него, а потом скользнула взглядом по стоявшему рядом с Ноа на столе недопитому стакану.
— Это коньяк?
— Да, — Ноа продолжал, не отрываясь, наблюдать за ней. «Зачем она сюда пришла? Чего она хочет?»
— Хотите выпить?
Августа кивнула, любезно улыбаясь, будто он только что раскланялся с ней на улице. Ноа поднялся с места и, подойдя к бару, плеснул немного коньяка в бокал. После этого он повернулся и протянул его Августе, наблюдая за девушкой. Она сделала маленький глоток, а её зелёные с поволокой глаза тем временем, не отрываясь, смотрели на собеседника поверх края бокала. Ноа всё никак не мог свыкнуться с произошедшей в ней переменой. Как же ей удалось скрыть от людей столь многое? И, что важнее, зачем она это сделала?
Августа отняла бокал от своих губ, и на них, в отблесках пламени, Ноа заметил влагу. Им овладело безудержное желание немедленно притянуть её к себе и слизнуть с губ бренди. Он усилием воли заставил себя отвести взгляд, поскольку в комнате вдруг стало заметно теплее. Ноа отвернулся, будто бы намереваясь навести порядок на столе с напитками, тогда как на самом деле всего лишь пытался унять бешеную пульсацию крови в венах.
