указал, что должна носить леди, ножки у которой несколько крупнее «изящных», тем более что эта леди провела своё детство, карабкаясь по стеньгам и всему корабельному такелажу[51].
Зато теперь Августа имела, по крайней мере, хоть какое-то представление о женской роли, что было совершенно необходимо для исполнения поставленной ею перед собой задачи.
Подготовившись теоретически, теперь она могла приступить к практическому воплощению своего нового образа на предстоящий вечер. Однако, как же ей применить полученные знания, когда она столь ограничена в выборе имеющихся средств?
Совершенно очевидно, что ей не помешала бы чья-то помощь.
— Миледи?
Августа взглянула на дверь и увидела там непонятно откуда взявшуюся личную горничную Шарлотты. Очевидно, она настолько погрузилась в размышления, что не заметила, как та вошла.
— Да, Лизетт?
— Мадам Трекасл приказала мне спрашивать у вас, будто бы ей нужно обеспечивать карету к восьми часам.
Августа улыбнулась. Горничная была совсем юной, хорошенькой, и ко всему прочему, француженкой. Настоящая парижанка, Лизетт появилась в штате прислуги Трекаслов вскоре после того, как Шарлотта стала маркизой. Девушке не было равных в умении делать прически и шитье, однако её навыки в обращении с английским языком оказались куда менее обнадёживающими.
— Благодарю, Лизетт. Передай, пожалуйста, маркизе, что я буду готова.
Горничная тряхнула покрытой чепчиком головой и повернулась, намереваясь уйти.
— Лизетт, — окликнула её Августа, прежде чем та скрылась в коридоре.
— Oui[52], миледи?
— Что ты сделала с новым платьем леди Трекасл?
В ответ Лизетт смущённо посмотрела на неё:
— Платье, миледи? О каком платье вы говорить?
— Платье, что ей вчера днём доставили от модистки. То самое, что ей так не понравилось. Я полагаю, она приказала тебе выкинуть его. Верно?
Лизетт закусила губу, не зная, соврать ли Августе, рискуя, что та раскроет правду, или рассказать, что припрятала платье для себя, вместо того, чтобы его выбросить, как она, очевидно, и поступила. Августа избавила её от необходимости делать выбор.
— Лизетт, если платье всё ещё у тебя, я хотела бы предложить сделку.
— Сделкать, миледи?
Августа постаралась подобрать французские слова и повторила:
— Oui, un arrangement.[53]
Лизетткивнула.
— Oui, un arrangement, Qu'est-ce que c'est que ga?[54]
— Сегодня вечером мне хотелось бы надеть платье леди Трекасл. Но это только на один вечер, а потом ты получишь его обратно. Я знаю, что леди Трекасл велела тебе выкинуть платье, но я не могу поверить, что она и в самом деле хотела, чтобы ты избавилась от такого красивого наряда. Даже если и так, она не расстроится, если я объявлю ей, что решила взять его себе. А после того, как я сегодня вечером надену его, я скажу леди Трекасл, что отдала его тебе, так как решила, что оно мне больше не нравится. Таким образом, она не станет сердиться, что ты его оставила у себя. Ты понимаешь?
Лизетт внимательно слушала речь Августы, и её глаза становились всё шире и шире по мере того, как она начинала постигать смысл.
— Oui, миледи, я понимать. Вы правы. Я думать, что платье всё ещё у меня. Я иду и приношу его.
Несколько минут спустя Лизетт вернулась, держа в руках платье, ниспадающее изящными складками.
— Вот оно, миледи. Я обещаю вам, я его не надевать.
Августа забрала у неё платье и приложила его к себе. Роскошный тёмно-рубиновый шёлк нежно шуршал под её пальцами, атласная тесьма в тон, украшавшая платье, переливалась в свете ярких солнечных лучей, проникавших в окна. Платье выглядело простовато для Шарлотты: на нём не хватало обилия отделки, чтобы удовлетворить её изысканный вкус. Однако если его слегка подогнать, то на предстоящий вечер оно бы вполне устроило Августу.
Августа посмотрела на Лизетт.
— Не поможешь мне примерить платье? Надо посмотреть, подойдёт ли оно мне?
— Oui, миледи.
Лизетт помогла Августе выбраться из сизо-серого полосатого муслина [55] и через голову надела на неё красное платье, позволив роскошному шёлку каскадом соскользнуть вдоль тела Августы. Горничная поспешно застегнула длиннющий ряд пуговиц на спине платья и отступила назад. Тем временем Августа крутилась перед большим высоким зеркалом, придирчиво изучая собственное отражение.
Поскольку у них с Шарлоттой был один и тот же размер, платье оказалось ей почти впору. Нужно было лишь немного утянуть в корсаже и укоротить, убрав гофрированную кайму. Да, оно было бы совершенно безупречно.
Повернувшись обратно к Лизетт, Августа обнаружила, что горничная как-то странно на неё смотрит. Августа посмотрела вниз на платье, чтобы выяснить, в чём дело.
— Что такое, Лизетт? Что-то не так?
— О, нет, миледи, с платьем все в порядке. C'est tres joli[56] навас. Этот couleur[57], вам parfait[58] подходит. Я хочу, вы бы оставить платье себе.
— Нет, Лизетт, после этого вечера оно и вправду мне больше не понадобится. Оно станет твоим. Но прежде, чем я смогу его надеть, в нём надо кое-что исправить, а потом и во мне тоже — во мне самой тоже нужно будет кое-что исправить. Как думаешь, ты сможешь мне помочь?
Городской особняк герцога и герцогини Девонбрук на Гросвенор-сквер этим вечером превратился из тихого, затенённого деревьями элегантного жилища в переполненный тесный улей, где собралось почти всё светское общество. Чтобы всё предусмотреть и удовлетворить малейшую прихоть гостей, пришлось удвоить штат прислуги, и для каждого слуги был очерчен круг гостей, о коем тому следовало позаботиться.
Пол итальянского мрамора, который слуги, весьма вероятно, полировали всё утро, теперь с трудом просматривался, затаптываемый множеством пар ног собравшихся людей. Музыканты — флейтисты и скрипачи — добавляли утончённости общему фону, хотя их было почти не слышно за равномерным гулом разговоров и шуршанием роскошных шёлковых платьев дам. Леди использовали невероятные ухищрения, пытаясь увернуться от случайных капель горячего воска, время от времени падавших с многочисленных люстр над головой, но ещё чаще им приходилось избегать шаловливых ручонок кого-нибудь из эксцентричных старикашек, рассевшихся у стен.
Наверху лестницы, возвышаясь над собравшимися, стояли хозяин и хозяйка дома. Они раскланивались с каждым вновь прибывшим из нескончаемой вереницы продвигавшихся вперёд гостей. Всё это столпотворение обещало стать замечательным событием для широко известной в обществе герцогини Катрионы, нечасто принимавшей гостей. А если уж она это делала, в доме неизменно возникала давка. В сущности, не было отклонено ни единого приглашения, хотя герцогиня решила превратить этот вечер в неофициальный приём, и разослала приглашения всего за неделю — вещь совершенно недопустимая для кого-нибудь ещё — поставив в неловкое положение тех, кто организовывал свои рауты за месяц: в тот же вечер этим людям пришлось в последнюю минуту менять свои планы из страха, что к ним почти никто не придёт.
Стоя неподалеку в гуще толпы, Ноа потягивал портвейн, одновременно обмениваясь любезностями с давними знакомыми своей семьи. С того места, где он находился, открывался превосходный вид на бальный зал и примыкающую к нему гостиную, в которой был накрыт ужин. Ноа специально выбрал для
