Там должно быть святилище, место, где все жрецы могут собраться вкруг алтаря, чтоб слить воедино силу своих молений и призвать магию в обмен на жертву… Вот только кого уложат на этот алтарь? Уж не Священную ли Невесту?
Ролфийка тихонько шмыгнула носом. Пальцы, вцепившиеся в обледенелую кладку, закоченели так, что она их почти не чувствовала. Нельзя стоять! Ну-ка, вперед!
Помнить про три точки опоры, вот что важно. Ни один силач не провисит только на руках дольше нескольких мгновений. Соскользнула нога – и все, собирайте кости у подножия… Так что прочь мысли, вниз не смотреть, рука-нога-рука-нога… и так до следующего яруса. А там – бойница, о, счастье, открытая! Ни решетки, ни щита. Прямо-таки приглашение для всех, желающих пробраться на крытую галерею над стеной.
Не в традициях ролфи пренебрегать приглашениями, столь любезными. Протискиваясь в бойницу, Грэйн едва не застряла. Эфес сабли прочертил по сырому камню царапину с таким мерзким скрежетом, что сейчас, казалось бы, всему Янамари пробудиться и схватиться за вилы, не то что обитателям каливы. Ролфийка замерла, почти не дыша. Один удар сердца, второй… десятый. Обошлось!
Ноги коснулись наконец-то ровной поверхности. Эрна Кэдвен, будто мышь, прянула в темный угол и скорчилась там, зажав кисти рук между ляжек и прокусив себе губу от боли, когда окоченевшие руки начали отогреваться.
Грэйн не помнила, сколько времени прошло, пока она снова смогла почти безболезненно сжать в кулак и вновь разжать ободранные пальцы. Должно быть, четверть часа, не меньше. Но рассветом пока не пахло. Хорошо! Но что же дальше? Она в растерянности поскребла затылок, скривившись, когда потревожила сорванный ноготь. Вопрос – а годится ли шуриа для жертвоприношения? Верно, не годится, иначе эсмонды давно бы их всех выпотрошили. Ну, а вдруг? В конце концов дети Локки недаром слывут любителями рискованных экспериментов. Вдруг да решат попробовать торжественно перерезать Джойане глотку, хотя бы из одной только мести! И Ночь Восхождения новой луны, событие дивное и мистическое, для такого обряда подошла бы как нельзя лучше. А если…
Додумать она не успела, буквально нос к носу столкнувшись вдруг с бесшумным диллайном в темных долгополых одеждах, показавшимся из-за угла. К счастью, в руках у него был фонарь, а Грэйн, пусть и в последний момент, успела отпрянуть в густую тень какой-то ниши, иначе никакие б руны ее не спасли.
Однако она успела. И с тем сладостным терпением, которое рождается уверенностью в том, что добыче некуда деваться, дождалась, пока он пройдет совсем рядом, осторожно втянула ноздрями гниленький, какой-то мышиный запашок – и прыгнула на спину, всадив скейн в брюхо тиву по самую гарду. Умение вспарывать чужие животы – это ведь тоже мастерство, не тускнеющее с годами, а лишь приобретающее элегантную точность. Еще пару пятилетий назад эрна Кэдвен нашумела бы на всю каливу, перемазалась в чужой крови и дерьме, да и вообще… провозилась бы гораздо дольше. Но дражайший бывший супруг оказался столь любезен, что предоставил Грэйн, так сказать, поле для постоянной практики. Нет, в форте Кэйдрен не пускали под нож нерадивых новобранцев, что бы там ни нашептывали при очередной проверке их превосходительствам генеральным инспекторам всяческие кляузники и наушники. Эрна Кэдвен тренировалась на чучеле. Ну, еще свиней резала, случалось, но это совсем другое дело, хотя тоже требует быстроты и точности удара.
Бережно поддержав жертву и перехватив фонарь, чтоб не упал и не разбился, Грэйн затащила в ту самую нишу, поднатужилась и – р-раз! – вытолкнула через бойницу наружу. Где-то внизу он с глухим шлепком разбрызгал подтаявший уже снег – и все. Тишина.
Ролфийка с досадой заметила, что забыла обтереть клинок скейна, но, по большому счету, это пустяки. Все равно потом придется чистить тщательно и с должным старанием. Ну-с, и где же у нас бродит следующий «фонарщик»?
Джэйфф Элир, шуриа
Джезим пылал. Весь. От корней своих, покоящихся глубоко-глубоко в горячих недрах, до снежных вершин самых высоких гор. Духи всех живших и умерших на этой земле шуриа, всех, кто влился в единый поток сущего в Тонком мире, явили себя, вознеслись, ликуя и приветствуя рождение нового божества. Жаль только, никто, кроме Джэйффа, не видел этот призрачный пожар целого континента. И не нашлось в округе ни единого соплеменника, который бы разделил восторг, когда меж землею и небесами соткалось сверкающее полотно, соединив мир смертных и мир богов мостом. Нет ничего лучше, чем воочию видеть, что этот мир един во всех проявлениях. И жив.
«Шанта, должно быть, вообще не спит, – думалось Джэйффу. – Интересно, а кто-то может спать, когда такое происходит? Разве только Херевард и эсмонды, но они не в счет».
Он сошел с тракта, разжег небольшой костерок, не столько для собственного тепла, сколько для какого-нибудь одинокого странника, которого светопреставление застало врасплох и в пути. И как в воду смотрел. Не прошло и получаса, как к его огоньку прилетел первый гость. Кого угодно ожидал Джэйфф – насмерть перепуганного дезертира любой из армий, нищего-побирушку, бродягу, беглого каторжника – не предвидел он только появления маленькой девочки. Почти обыкновенной малышки, одетой в какие-то невообразимые тряпки, которые и платьем-то не назовешь. Так, наверчено все, что под руку попалось, без всякого понятия. А с другой стороны, откуда юной богине знать, во что обряжают тела смертные?
– Можно я тут посижу? – спросила божественная малявка и плюхнулась попкой прямо в снег.
Взвизгнула, точь-в-точь ошпаренный котенок, подпрыгнула и зашипела. Только что не распушилась и хвост не выгнула дугой. Котишка мелкая!
Уже успевший притерпеться к божественному вниманию, Джэйфф расстелил для гостьи одеяло. Мол, милости прошу, присаживайся на тепленькое.
Долго уговаривать девочку не пришлось.
– Ты ждал, и я пришла, – просто сказала она, вопросительно вглядываясь в лицо смертного.
– Такого, – Джэйфф сделал широкий жест, охватывающий сияющий пейзаж, – такого не ожидал никто.
Девочка… Нет, теперь уже, пожалуй, отроковица беззаботно пожала плечами. Под взглядом шуриа она все время менялась – детская пухлость таяла, мослы длинных рук-ног выпирали во все стороны, а в глазах – голубых, как весеннее небо, плескалось предчувствие чуда. Этот влажный блеск Джэйффу уже знаком был. По его собственной дочери, когда та превращалась из дитя в девушку. Юницы в эту пору спят наяву и зрят в своих трепетных снах запретное и неназываемое. Тайну вековечную благую, которая наливает соком яблоки и колосья, устремляет росток к солнцу, заставляет всех живых существ искать себе пару и продолжать род. Зов птиц на гнездовьях в их резких ломких голосах, кошачьи мартовские интонации в гневе, и глубокий теплый смех, похожий на воркование влюбленной горлицы.
Ах, эти глаза синие! Ах, эти косы черные! Дочь моя ненаглядная! Мэрвиш – подобная луне! Нет во всем Джезиме девочки красивее и веселее. Ты – Сама Жизнь, обещающая только любовь и счастье.
Несказанные когда-то давным-давно слова стекали с губ Джэйффа Элира горьким медом. И не заметил, как произнес вслух:
– Ты пришла ко мне, Мэрвиш. Ты нашла меня, красавица моя синеглазая.
И мурлыкала она, словно котенок, и целовала шуриа в щеки, и говорила шепотом, касаясь губами уха:
– Меня зовут Шэлир.
– Так мы, выходит, тезки, – усмехнулся он, очнувшись от чар. Имена из одного корня, чего уж там.
Протер глаза, отряхнулся, глядь, чудеса опять. Только что от Мэрвиш не отличить было отроковицу, и вдруг – совсем другая. Не шуриа, нет. Русокосых шуриа не бывает. Белокожих, светлоглазых, статных не бывает средь рожденных под Сизой луной.
– Выходит, что так, сын Шиларджи. Ты – свободный, а я – Свобода.
– Значит, мы обязательно поладим, милостивая Шэлир. Сколько крови я пролил во славу твою.
Голубоглазая девочка вздохнула и поежилась в своих шутовских одежках. Мол, что поделаешь тут? Такова цена. Все, что у тебя есть, отдай, и всю кровь в придачу – не меньше, но и не больше.
– Тебе я не нужна.
Похоже, девочка немного опечалилась. Первый встречный смертный оказался такой… свободный.
– А всем остальным – очень даже, – вкрадчиво молвил шуриа.
– Некоторым дочерям Серебряной луны, да? – мурлыкнула лукаво богиня.
