провалилась в сон. Плевать, что Священная Невеста вся насквозь прокопченная, грязная от пяток до макушки, в драных чулках, с вороньим гнездом вместо волос, главное – есть, где голову преклонить, а рядом друзья, которые защитят и укроют шинелью. Вот и свалилась неугомонная леди Алэйя без задних, как говорится, ног.
– Ишь ты! И ладошки под щечкой сложила, – умилился Джэйфф, глядя на соплеменницу. – Бедолага.
Джона тихонечко всхлипнула во сне, жалобно искривив по-лягушачьи широкий рот. Видно, как это часто бывает, снилось ей продолжение недавних страшных приключений. Вроде бы уже кончились треволнения, а покоя все равно нет, даже в снах.
Ролфи поплотнее укрыла подругу, не в силах помочь никаким иным способом, только поделиться теплом.
– Вот и хорошо, что спит. Надо поговорить, но ей это слушать незачем, – молвила она задумчиво, потирая руки над костерком.
Джэйфф кивнул в знак согласия.
– Что там с леди Конри?
– Не поручусь за точность момента, но она сейчас валит всю вину за содеянное на муженька.
Осторожный эрн Оринэйр лишил Джэйффа возможности и, говоря по чести, заслуженного права насладиться падением Черной Волчицы сполна. Мысль о том, что Элайн так испугалась шурианской мести, что сдалась на милость Собственной Канцелярии, не греет абсолютно. Только не Джэйффа Элира. Слишком просто, слишком буднично.
Грэйн скривила губы и злобно поморщилась, будто у нее разом все зубы заныли:
– Этого мало! Даже если она не передумает, у нас будет только ее слово против его слова, а этого недостаточно. Князь может не поверить потаскухе, столько лет служившей каждому, кто кинет ей кость. А Конри вывернется. Сдаст ее и пошлет ей шелковую веревку в качестве прощального подарка. Я его знаю. Он уже делал такое и не единожды. Конри кого угодно сдаст. Какие-то диванные заговорщики, мышиная возня в подполе – вот что это такое. А про связь Элайн с Новой Рилиндой он скорее всего не знал. Вилдайр пожурит его и только. Может, урежет жалованье. А я хочу его крови.
Привстав, она подкинула ветку в костер и прищурилась на светлеющее небо. Ночь рождения богини тянулась гораздо дольше, чем обычная ночь, но так бывает. Если возможно появление новой луны, то отчего бы солнцу не задержаться чуть-чуть? Что для богов значит время? Но даже и такая ночь рано или поздно кончится, и наступит рассвет.
Слово Элайн эрн-Дагэйн против слова лорда-секретаря и вправду ничего не значило в глазах Волка Архипелага. Фантазии шуриа вполне хватило на то, чтобы представить ответ Рэналда Конри на обвинения: «Слово неверной жены против вернейшего из верных в стае? Вы смеетесь, могущественные эрны? Вы верите лживым словам предательницы и вруньи, неразборчивой шлюхи и подстилки? Не смешите меня!» А уж тот факт, что Элайн сдалась на милость Священного Князя, только лишь спасая свою шкуру от мести бывшего рилиндара, только усугубит сомнения судей. Возлюбленные ползучие кузены не до такой степени возлюблены, чтобы любовная связь с ними не бросала тень на репутацию женщины.
Но не все так просто!
– Видишь ли, в чем дело, – проворковал Элир. – Когда беглая женушка Конри вербовала меня в союзники, на вопрос, как она собирается штурмовать замок Эйлвэнд, я определенного ответа так и не получил. И честь возглавить авангард штурмующих предназначалась тоже не мне. При всей видимой будуарности и диванности заговора, Элайн определенно метила на княжий трон. Она была убеждена в реальности своих возможностей. Не более, но и не менее. Значит, на Ролэнси у нее есть те, кому под силу устранить Вилдайра. Твоему братцу Удэйну следует копнуть глубже на островах, я считаю.
– Кого бы она ни нашла на Ролэнси, это не Конри. – Вздохнув, Грэйн устроилась поудобней, вытянувшись у костра на боку, и подперла голову рукой. И призналась: – Мне плевать на Элайн. Она-то не уйдет от своей веревки. Вилдайр Эмрис выжмет из нее все и повесит. Туда ей и дорога, в общем-то. Леди Конри – не та женщина, по которой я стану зажигать свечу. Я хочу увидеть, как дрыгнет ногами под перекладиной сам Рэналд, а для этого признаний одной Элайн мало. Но! – она перевернулась на спину, посмотрела снизу вверх и подмигнула. – Сэйган кое-что мне рассказал, пока мы с ним выбирались из-под завала. Слыхал ли ты, друг мой, сагу об эрне Дэйхи Свирепом и Белой Суке Ниамейн?
– Если ее не поют с унылым подвыванием, то – нет, – рассмеялся шуриа.
Грэйн ухмыльнулась в ответ и начала, торжественно и с подвыванием, как и подобает, рассказывать славную сагу:
– Тогда внимай, о сын Глэнны! На острове Конрэнт в земле Дрейстен, что означает – Мятежная Земля, жил человек с именем Дэйхи, и владел он холмами и лесами, пашнями и… – сбившись с торжественного тона, сказительница поскребла задумчиво затылок, озадаченная. – Откуда у нас там пашни, хотела бы я знать? Впрочем, это же сага! – и продолжила: – Реками тоже владел. Был названный Дэйхи так жесток с соседями, что собственные вассалы прозвали его Свирепым. Творил беззакония, бесчестил дев, скот у других владетелей угонял – все как водится, а самое главное – дружину держал впроголодь, чтоб в набегах были они злее. А любил эрн Дэйхи лишь свою охотничью свору, а в ней – белую гончую суку по имени Ниамейн.
«Шиларджи – Мать Земли, как же люблю твоих племянников – хелаэнаев, – проскулил Джэйфф мысленно. – Их свирепость сродни буйному нраву моря, их бешенство настолько непостижимо, что граничит с красотой пожара».
Сначала столько лет убивая без жалости ролфи, а потом, уже на Шанте, живя с ними бок о бок в мире, Элир проникся странным чувством общности с диким народом Хелы. Они и в самом деле братья. Разные, непохожие, но связанные божественным родством. И как это ни странно звучит, но Проклятье Сигрейн сплотило народы гораздо сильнее, чем разъединило. Ненависть, чистая пронзительная ненависть, она изнанка любви, неотделимая, как изнанка нашей собственной кожи. А значит, они с хелаэнаями единая плоть.
– Но никто из подданных Дэйхи не смел восстать против него, потому что это противно законам богов. А на другом берегу Арейт в маленькой усадьбе жил младший брат его, человек слабый телом, но изворотливый умом, а потому имени его не прозвучит в этой саге. Не было у него ни дружины, ни даже хорошего меча, но зато была жена змеиного племени, искусная в варении ядов. И вот задумал тот человек захватить земли старшего брата и править вместо него в земле Дрейстен. Но не знал он, как поднять воинов и данников на бунт против эрна, и убить брата тоже не смел. Но сказано: волка ловят на его волчат! И вот жена того человека сварила зелье, и хитрый брат по наущению женщины отравил любимую суку эрна Дэйхи, а пустую флягу подбросил в дружинный дом ближним людям Дэйхи. Обезумел тот от горя и в ярости предал огню собственную усадьбу, а потом перебил своих ближников, а дочерей их отдал псарям. И тогда люди эрна Дэйхи восстали против него и призвали к себе его брата. Тот явился вместе с женою и занял место эрна Дэйхи, а его самого по слову дружины предал в объятия Локки. Так хитрость заставила ролфи преступить клятвы верности, так эрн Дэйхи погубил сам себя… Все зло, как всегда, от женщин и шурий, – заключила она и подмигнула.
Джэйфф хрипло хохотнул:
– А ты сомневалась, что все зло от шурий? Мы – такие, само собой. Но сага твоя поучительна и весьма своевременна. Кто травит любимую белую суку вспыльчивого эрна, тот управляет его гневом и направляет его бешенство в нужное русло. А любимая белая сука есть почти у каждого эрна, в какой бы земле он ни жил. Не так ли?
– Ага. И Конри решил спеть эту историю на новый лад. Свирепый эрн – это Аластар Эск, а любимая его Ниамейн, быстрая как ветер и смертоносная как стрела… Вот она, сопит себе. Пригрелась, змеюшка.
Бросив в сторону спящей Джойн короткий взгляд, полный того мрачного умиления, которое испытывают иногда свирепые злодеи к прелестным котятам, Грэйн продолжила:
– Конечно, он метил не в нее. Конри – ролфи и никогда не поднял бы руки на Священную Невесту. Целью была эта диллайнская девочка, фаворитка Эска. Но лорд-секретарь подверг смертельной опасности Джойану в этой игре, потому как исполнители чуть не обознались и не прикончили змейку вместо птички. И вот этого Вилдайр ему не простит. Что угодно простит, но не Джойн.
– Осталось только доказать, что покушались именно на фаворитку… – шуриа задумался. – А знаешь,