— Я проводил их сам, потому что у нас не хватало опытных специалистов. Сначала я. делал предварительную инъекцию морфия, чтобы лишить чувствительности окружающие ткани, а потом проводил пункцию.
— Означало ли это, что пациент испытывал сильные боли?
— Нет, только легкий укол, когда за дело брался специалист.
— Где вы обезболивали пациентов?
— В операционной.
— Что вы можете сказать о послеоперационном уходе?
— Я сказал Воссу, что должен вести этих пациентов, пока они полностью не оправятся, и он согласился.
— И вы продолжали навещать их?
— Да, каждый день.
— С какими сложностями вам приходилось сталкиваться?
— Отсутствие нормальных условий для послеоперационного выхаживания и скудость оборудования в Ядвиге. В наших случаях ситуация осложнялась психологической травмой от удаления половых желез, но мои пациенты были счастливы, что остались в живых; меня тепло встречали, и я видел, что к ним возвращается радость жизни.
— И все они выжили, не так ли?
— Никто не скончался в результате необходимой для их спасения операции.
— Благодаря вашему мастерству и уходу, а также отношению к ним после операции?
Томас Баннистер неторопливо поднялся.
— Не задаете ли вы свидетелю наводящие вопросы, сэр Роберт?
— Я приношу извинения своему ученому коллеге. Позвольте изменить формулировку вопроса. Делали ли вы еще что-то особенное для этих своих двадцати пациентов?
— Я приносил им дополнительное питание.
— Давайте переключимся на другую тему. Доктор Кельно, вы были членом подпольного движения?
— Да. Я был участником подпольного национального, а не коммунистического движения. Я польский националист.
— То есть в лагере были два подполья.
— Да. Едва оказавшись в Ядвиге, националисты начали сплачиваться. Мы организовывали побеги. Мы поддерживали контакты с национальным подпольем в Варшаве и по всей Польше. Мы занимали ключевые посты в больнице, на радиозаводе, в администрации, что позволяло нам добывать продукты и лекарства. Мы собрали собственный радиоприемник.
— Сотрудничали ли вы с коммунистическим подпольем?
— Мы знали, что коммунисты планируют захватить власть в Польше после войны, и много раз они передавали наших товарищей в руки СС. Мы должны были быть очень осторожны с ними. Тесслар был членом коммунистического подполья.
— Чего еще вам удалось достичь в подпольной деятельности?
— Мы старались улучшить условия содержания, добывая пищу, лекарства, следя за санитарным состоянием бараков. В основном в силу того, что на заводах вне пределов лагеря работало больше двадцати тысяч заключенных, и им удавалось похищать и приносить в лагерь то, что было нам необходимо. Так мы получили вакцину, которая предотвратила в лагере эпидемию тифа.
— Можете ли вы предположить, что таким образом вы спасли многие жизни?
— Да.
— Тысячи?
— Не могу определить.
— Кстати, сэр Адам. Вы упоминали, что у вас был радиоприемник для связи с внешним миром. Где вы его прятали?
— В моем хирургическом отделении в двадцатом бараке.
— Хм-м-м, — пробормотал Хайсмит. — Как складывался ваш день в Ядвиге? — продолжил он.
— Я работал двадцать четыре часа в день, семь дней в неделю. После обычного приема пациентов, которых нам присылали эсэсовцы, мы продолжали работать в хирургической и в палатах. Время от времени мне удавалось соснуть часок-другой.
Абрахам наблюдал за реакцией суда, перед которым сэр Роберт и Адам Кельно выкладывали горы примеров возвышенного героизма, отваги и самопожертвования. Он посмотрел на О'Коннора, углубившегося в бумаги, на Баннистера, который сидел расслабившись, отмечая каждую интонацию свидетеля. Рядом с ними лихорадочно вела записи секретарша Александера Шейла Лем. За соседним столиком постоянно сменялись стенографисты. Специальные места в рядах прессы были отведены судебным репортерам «Таймса», которые все имели юридическое образование. Их почти зажимали в угол иностранные журналисты, прибывающие в зал суда.
— Мы остановились на том, как вы лично давали обезболивающие препараты в операционной, — повторил сэр Роберт, возвращая присутствующих к начатой теме. — Выражали ли вы какого-либо рода гордость скоростью, с которой вы проводили операции?
— Нет. Но в Ядвиге приходилось так много оперировать, что я заставлял себя работать с предельной быстротой, которая тем не менее никогда не угрожала здоровью пациентов.
— Мыли ли вы руки перед операцией?
— Конечно.
— И заботились, чтобы ваши пациенты были аккуратно выбриты?
— Боже мой, да конечно.
— В случаях овариэктомии, которая проводилась по приказам Восса, к какому хирургическому методу предпочитали вы прибегать?
— Ну, после того, как спинномозговая инъекция начинала оказывать свое действие, пациента снимали с каталки и привязывали к операционному столу.
— Привязывали? Силой?
— Для его собственной безопасности.
— Привязываете ли вы и сегодня в Лондоне своих пациентов?
— Да. Это обычная процедура.
— Прошу вас, продолжайте, доктор Кельно.
— Затем операционный стол необходимо было наклонить.
— Насколько? Больше, чем на тридцать градусов?
— Не думаю. Когда приходится проводить Такую операцию на нижней части тела, то, наклоняя операционный стол, вы обеспечиваете западение кишечника и хирург получает возможность оперировать, не опасаясь поранить его. Я предпочитал делать надрез на брюшной полости, хирургическими щипцами приподнимал матку; вводил их между трубами и яичниками, после чего и извлекал яичники.
— Что вы делали с изъятыми яичниками?
— Ну, не мог же я держать их в руке. Обычно я клал их на лоток или в какой-нибудь другой сосуд, который держал ассистент. После изъятия яичников оставался обрубок, или культя. Она зашивалась, чтобы предупредить кровотечение.
— Этот обрубок, или культя, всегда зашивалась?
— Да, всегда.
— Сколько времени обычно занимала такая операция?
— При нормальных условиях от пятнадцати до двадцати минут.
— И все они проводились стерильными инструментами?
— Естественно.
— И вы надевали резиновые перчатки?
— Я предпочитал поверх них натягивать стерильные хлопчатобумажные. У каждого хирурга есть свои привычки.
— Можете ли вы сообщить милорду и присяжным, имели ли возможность пациенты, которые
