Подкараулят в лесу или у реки — есть-пить надо — и всадят стрелу или копье в спину.
— Ерунда… — начал Георгий, но Фаина перебила его.
— Не ерунда! Мы уже свои способности показали, не предусмотрели простой засады в коридоре! Пока мы чему-нибудь научимся, нас всех перебьют.
— Я не о том! Здесь половина землян. Они нас поймут. Им эти порядки ни к чему. Фаина хмыкнула.
— Они бы поняли, если тут было бы достаточно женщин. А так… Будут слушать и думать: бабой-то поделиться не хочет…
Георгий грубо оборвал ее.
— Замолчи! Черт бы тебя побрал! Все мысли — жрать и трахаться! Надоело!
Фаина не дала ему продолжить гневную тираду, обняла и стала осыпать лицо поцелуями. Георгий поначалу отворачивался, потом стал отвечать.
— Дурачок мой любимый, — шептала Фаина. — Дурачок. Все это ужасно, но все будет хорошо. Все будет хорошо. Ты будешь их вождем, а кому это придется не по нраву, пусть уходит. Я рожу тебе кого- нибудь. А ты думай, как нам вернуться. Мы вернемся, и я рожу тебе кого-нибудь еще. Будем жить сказочно, необыкновенно.
Георгий нервно рассмеялся.
— Мы и сейчас живем, как в сказке, пока, правда, в страшной.
— А будем в доброй. Обязательно в доброй. Женщинам и детям в злой делать нечего.
Когда солнце достигло зенита, 15 колонистов — по большей части молодые охотники и несколько женщин — покинули подземелье. С Георгием и Фаиной осталось 22 человека, в том числе 7 женщин и старуха.
Старуха была достопримечательностью колонии, единственной из старых колонистов. Всех остальных, обнаружив поселение людей, увезли роботы. А ей удалось спрятаться.
Потом появились новые люди и стали жить с ней. Много людей, рассказывала она. Большего от старухи добиться не удалось, она была немного не в себе, сбивалась и начинала что-то бормотать. Жаловалась на дочь, которая не кормит ее, на мужей, которые не могут защитить ее от девчонки, потому что она стала старой и ненужной им, а дочка молода.
Вскинув голову, вдруг замолкала. Затем продолжала, но уже о своей жизни на Земле. Несла такое, что Георгий и Фаина убеждались, Земли она никогда не видела, просто мешала туманные химеры старческого воображения с рассказами людей.
Старуха была отвратительна: от нее вечно пахло мочой, она непрестанно кашляла и сплевывала в ладонь серо-зеленую мокроту. Вытерев руку о лохмотья, долго жевала беззубым ртом, почавкивая. Приступы кашля нападали на нее почти всегда в то время, когда другие усаживались есть. Георгий передергивался от омерзенья и уходил в угол, ему казалось, что у него во рту не мясо или овощи, а старухина мокрота.
Только Фаина была ласкова с ней, водила ее купаться на реку, разговаривала подолгу. И старуха вскоре привязалась к ней, что стала ходить следом, как собачонка. Большую часть суток она спала. Стоило присесть у костра, как слышалось шарканье и из мрака возникала старуха. Стояла долго, глядя лишенными разума глазами на огонь. На иссушенном, морщинистом лице были написаны обреченная покорность и бесконечная горечь. Когда полон сил, когда нужно сделать невероятно много, преодолевая препятствия, которые приводят порой в отчаянье, смотреть на пример тщетности любых усилий, распад и забвение, ждущие каждого, трудно.
Постояв, старуха начинала неуверенно подбираться к костру, переставляя ноги так пугливо и осторожно, словно в полу могли зиять пропасти. Найдя свободное местечко, она садилась и начинала бормотать. Опять о дочери, о других детях, о мужьях, звездном капитане… который любил ее, а потом был убит Угрюмым, о тайном сокровище, и так далее до бесконечности.
Слушая бормотание старухи, Георгий думал, что в прошлом колонии скрыта какая-то тайна.
Таких как он и Фаина было еще четверо. Русский — Андрей — бежал при сходных обстоятельствах. Его переправляли на малом летательном аппарате на другую базу. И во время полета вышел из строя робот-пилот. Корабль упал в районе Серых холмов, аппарат загорелся, и едва Андрей успел отбежать на безопасное расстояние, взорвался. Двое других — француз Себастьян и англичанин Мик бежали прямо из Зала подвешенных. Какие-то неполадки в аппаратуре, и сон прервался. Придя в себя, Себастьян и Мик укрылись в пустых помещениях слева от Зала подвешенных. Им повезло, если бы они пошли вправо, то были бы немедленно схвачены и водворены на свои места. Долгое время они жили, воруя пищу из Кладовки, с водой было туго. В дальнем подземелье из трещины в скале сочилась тонкая струйка. За сутки набиралось не больше миски. Сделав скудный запас пищи и воды, они пошли блуждать по запутанным анфиладам пустых залов, наощупь, в беспрестанном страхе провалиться в пропасть или попасть в ловушку. Подземный лабиринт вывел их к Стеклянному городу.
Удивительной была история спасения бенгальца Бихари: робот-пилот просто высадил его на берегу Голубой реки, сказал: «Бега, ты свободен». И улетел.
Остальное население колонии составляли рожденные здесь в развалинах. Поразительно много было тридцатилетних.
Из всего, что узнал, Георгий сделал два вывода. Первый: роботы действительно совершили налет на колонию, и не ранее чем 20–25 лет тому назад. Они увезли с собой родителей тридцатилетних, которым каким-то чудом удалось спрятать своих детей. Хотя это казалось Георгию довольно сомнительным. В любом случае, первые поселенцы попали на планету не поодиночке, а все одновременно, об этом свидетельствовали их дети — все примерно одного возраста. Откуда же взялись эти родители?
Позднее к этой загадке прибавилась еще одна. По прошествии месяца после стычки с Угрюмым Георгий неожиданно узнал, что вождь на 7–8 лет старше этих детей. Выходило, что первопоселенцы привели его с собой? Значит, он знал о том, откуда они явились и куда подевались, знал, как спаслись их дети. Определенно знал, но держал это знание при себе.
Второй вывод: случай с Бихари говорил о том, что среди роботов нет единства в отношении к людям. И это вселяло надежду. Правда, на что? Только на то, что их действия на Земле окажутся не столь успешными. Возможно, еще на то, что робот, даровавший свободу Бихари, объявится когда-ни-будь и поможет людям вернуться на родину… Слишком зыбкая надежда. Бихари жил в колонии уже 10 лет.
Когда Георгий впервые увидел гэйгов, они показались ему растянутыми вширь кривым зеркалом отражениями обезьян. Плосколицые с непомерно широкими плечами, толстыми руками и ногами, покрытые от макушки до пят гладкой темно-коричневой шерстью. Шерсть была короткой и мокро блестела, не закрывала она лишь глазные впадины, в которых горели янтарно-желтые без зрачков глаза. У них были крючковатые с плоской спинкой носы и безгубые широкие рты. Руки их поразили Георгия, но не тем, что на них было по восемь пальцев, а наличием не одного, как у людей, а двух противостоящих пальцев, росших прямо от основания ладони.
Они выехали на рассвете. Красная полоса быстро росла над волнистой шеренгой барханов, проснулся ветер, понесся низко, задевая брюхом верхушки песчаных холмов. Ночная тьма стояла черной водой во впадинах между ними. Тонко, по-комариному, пел двигатель вездехода, тихо шумел воздух в решетках кондиционера.
— «Где мы?» — промыслил Георгий Фиолетовому.
«Далеко на юго-западе. Еще… — он замялся, поднес когтистый палец к циферблату, показывающему пройденный путь и постучал возле цифры 50, - по-вашему еще почти столько».
Георгий кивнул благодарно и, томясь ожиданием, заскользил взглядом по кабине. Их было четверо: он и трое гэйгов — Фиолетовый, Искристый и Хрустальный. Их имена уже не казались ему странными, как поначалу. Он понимал, что странными они были лишь тогда, когда превращались в слова. И ничего странного не было в образе фиолетового газового пятна, искрящейся гибкой поверхности или куска прозрачного камня, пронизанного золотым дождем. Гэйги были телепатами.
Сиденье, укрепленное на тонких прозрачных тросах, подрагивало еле заметно — дорога была неровной — холмы, впадины, трещины, камни. Георгий нажал кнопку на подлокотнике и сиденье скользнуло вниз, нажал другую и отпустил, когда оно поднялось до прежнего уровня. «Хорошая
