был неподвижен — жаркий сонный полдень… Может быть все обойдется?..
Подошла Кина и села рядом с Анви, пальцами расчесывая мокрые волосы. С них летели брызги, и Анви жмурился и морщил нос, когда они попадали на лицо.
Полузакрыв глаза, Георгий наблюдал за влюбленными. Смотреть на них было приятно и грустно одновременно. Чем бы обернулся его курортный роман с Фаиной, если бы не роботы?.. Не спрося у них, судьба заложила такой крутой вираж… А-а! Отвернувшись, Георгий опять стал думать о Дого, в который раз проигрывая все с самого начала и до конца.
К вечеру беглецы были уже далеко от болота. Вскоре должна была начаться полупустыня. Скалистые голые пики справа уступили место одетым густыми лесами горам.
К закату, не найдя хорошего места для ночлега, они возвратились на несколько километров назад к пещере, которую миновали ранее. Анви запалил сухую ветку, и люди вступили под ее своды. Пещера оказалась неглубокой. Вскоре стены резко сблизились, песчаный пол начал подниматься круто вверх, и беглецы уперлись в сплошную скалу. Анви поднял горящую ветвь. Пещера неровным конусом уходила ввысь, словно высверленная в горе.
— Провал, — сказал Георгий. — Труба. В древности по этой трубе стекала вода, она размыла более мягкие породы и образовала пещеру.
Анви обшарил, принюхиваясь, все углы, но кроме старых костей и мусора ничего не обнаружил. В пещере давно никто не жил, можно было не опасаться ночного визита крупного хищника. Разве что случайно забредшего по их следу, учуявшего запах людей.
Ближе к утру Кина проснулась. Некоторое время она лежала, не двигаясь и не понимая еще, что разбудило ее. Но тут явственно услышала какой-то звук и сразу сообразила, что это было. Настало время караулить ее возлюбленному. Положив на колени арбалет, он сидел, подогнув под себя ноги, и еле слышно насвистывал. Кина окинула быстрым взглядом пещеру — все крепко спали.
Не шевелясь, она наблюдала за Анви. Костер пылал, окутанный багрянцем, сердцевина его была яркой — оранжево-желтой, по краям синие языки лизали недогоревшие головешки. Потрескивали и мерцали черно-красные угли, костер словно дышал сквозь них.
Кине вспомнилось виденное не раз. Бурдюки с перебродившим соком зеленых колючих лиан — одна из немногих радостей людей из племени Угрюмого. Все пространство перед входом в подземелье залито светом костра — он огромен, страшен, дик. Освещает могучие стволы, силуэты людей. Вот старуха, упав с бревна, лежит и сосет хмельной напиток. Грязные тощие ступни ее торчат вверх. Толстая Базула, привалившись к столбу навеса, сидит, обхватив себя руками, обнаженная до пояса. Голова ее запрокинута, рот разинут, она хохочет, и спутанные волосы трясутся на ее голой спине.
Другие мужчины и женщины, рассевшись, где попало, пьют из деревянных чаш. Острый кислый запах напитка разносится вокруг.
Общее буйство, пляски, песни постепенно затихают. Люди вспоминают о второй отраде тела, которая дана ему потому, что природа разделила их на два пола.
Рядом с Киной-подростком, уже понимающей все и страшащейся этих диких оргий, мужчина и женщина дерутся и обнимаются, хрипло вскрикивая. Другой мужчина бессмысленно ползает на четвереньках вокруг костра, ему уже не до женщин, ни до чего другого.
Кина убегает, прячется во тьме, чтобы не видеть этих вцепившихся друг в друга тел — их бесстыдство и ненасытная жадность страшат ее. Но от них негде скрыться — здесь под сенью деревьев в тихом месте она встречает то же. Минста, пошатываясь и визгливо смеясь, бредет куда-то, опираясь на плечо Трога. Они останавливаются и долго глядят друг на друга. Минста, вскинув голову, смеется прямо в лицо Трогу и показывает ему язык, он что-то говорит ей скороговоркой. Потом сгребает в охапку и тесно прижимает к груди, они начинают бороться, тяжело дыша от усилий. Трог вцепляется Минсте в волосы и тянет так, что ее лицо запрокидывается, исказившись от боли. В ответ она впивается ногтями в его плечо и рвет так же больно, как он ее волосы. Тогда Трог притискивает ее к себе и, подставив колено, опрокидывает. Рука Минcты, вцепившаяся в плечо, ослабляет хватку и обнимает его. Тела их соединяются, напряженные, как тетива, другая рука женщины обвивает шею мужчины. Грудь ее бурно дышит, вздымаясь и опадая. Руки Трога обшаривают одежду Минсты. Он срывает ее и, издав звук, похожий на рычание, набрасывается на Минсту. Она начинает стонать и ухать, и голова ее беспрестанно ворочается из стороны в сторону. Они охотятся за наслаждением с напряженными и отрешенными лицами, молча, лишь изредка издавая отрывистые вскрики, стоны, вздохи.
Впившись пальцами в траву, в землю, Кина расширенными глазами смотрит на это открытое любому взгляду таинство природы. Оно и притягивает и отталкивает ее: в нем все перемешано — и прекрасное и отвратительное, и ослепительное наслажденье и гнусная похоть.
Кина прячет лицо в коленях, чтобы не видеть больше происходящего, но она слышит его, и воображение ее рисует яркие картины, заставляющие вздрагивать неуклюжее, худое тело…
Тряхнув головой, прогоняя воспоминания, Кина тихо поднялась, песок хрустнул под ее коленями, и Анви, перестав насвистывать, взглянул на нее. Какое-то время она стояла на коленях, глядя на возлюбленного, и его облик, мелькая, заслоняли призрачные картины прошлого — мужчина и женщина, мужчина и женщина. Кровь на мочке уха женщины и кровь на плече мужчины.
Себя и Анви она представляла иначе. Как именно, не могла сказать, только чувствовала радость и нежность, частый стук сердца. Прошлое удерживало ее на месте — она боялась, вдруг Анви наброситься на нее, как зверь, и начнет пожирать ее тело, грубо и больно. Ведь он такой большой и сильный.
Наконец она преодолела свой страх и пошла к нему — Анви не спускал с девушки глаз. Кина подошла и опустилась на песок подле ног возлюбленного, прижалась щекой к колену. В плечо ей жестко уперся теплый большой камень, на котором сидел Анви. Рука Анви скользнула в ее густые волосы и легким движением запрокинула голову девушки. Он заглянул ей в глаза: из их глубины плеснуло такое восхищение, испуг, покорность, преданность, что ему стало страшно. Страшно за себя и за нее. Но Анви тут же усилием воли прогнал страх и, улыбнувшись, погладил Кину по голове. В ответ она по-кошачьи потерлась щекой о его колено и замерла.
Анви встал и, взяв Кину за запястья, поднял с земли и поставил перед собой. Она застыла напряженно, и на лице ее, на приоткрытых пухлых губах замер испуг. Он притянул девушку к себе, она послушно прильнула к нему, начал гладить спину, целовать щеки, шею. В следующий миг неожиданно они оказались на коленях, и Кина уже смело прижала его голову к груди. Сердце ее билось у самой его щеки. Анви приник к ней, обхватил обеими руками; они слились воедино, обыскивая средоточие, главный смысл своего существования. Огонь вспыхнул в их телах, и они предались ему целиком и полностью…
Анви и Кина лежали возле костра на теплом песке. Его расслабленная рука гладила изгиб ее спины, в этой нежной впадинке сосредоточилось все ее женское естество: округлость и нежность, молодая упругость и томная страсть. Его ладонь покоилась на изгибе спины, груди касались его груди, бедра его бедер, волосы лежали на плече — четыре прикосновения — в них она была вся.
Потом он неожиданно почувствовал, как слезы скатываются ему на руку; плечи Кины начали вздрагивать.
— Что с тобой? — встревожено шепнул Анви, ладонью поворачивая к себе ее лицо.
— Я боюсь, нас убьют или схватят. Мы не будем больше вместе, — ответила Кина. Слова вспархивали, как испуганные птицы, всхлипывания и рыдания вспугивали их.
— Не бойся, — сказал Анви. — Ничего с нами не случится. Все будет хорошо.
И Кина поверила ему, потому что хотела верить, но долго еще всхлипывала в его объятиях, пока, наконец, не уснула.
Потом, осторожно уложив ее, Анви сел на камень, спиной к угасающему костру, лицом к заваленному почти доверху сучьями и колючими ветвями входу пещеры, и смотрел, как снаружи сквозь тьму проступает рассвет, слушал, как затихают на болоте ночные гады и подают голоса ранние птахи. Сидел, смотрел и думал о Кине, о погибшем брате. У него тоже могла быть своя Кина. Анви так не хватало его — они привыкли все делать вместе, все делить пополам — радости и беды…
Лес рос вместе с горами. Чем выше забирались беглецы, тем могучее становились стволы, тем сильнее сплетались ветви над головами, перевитые гигантскими канатами ползучих растений.
Лес был под стать горам.
