Вскоре они вышли на открытую местность и огляделись.
— Кажется, там есть проход, — шепнула девушка, вытягивая руку в сторону тусклого просвета между темных силуэтов приземистых зданий, — пошли…
Беглец пошевелил онемело застывшими пальцами в насквозь промокших и раскисших от росы ботинках, — некогда, века полтора назад, сверхмодных и баснословно дорогих, а теперь попросту смешных, карикатурных, — перекинул под мышкой завернутую в тряпку картину и, неприятно чмокая сырыми носками о скользкие подошвы, поплелся за своей спутницей.
Выйдя на твердую, укатанную кромку дороги, они прошли несколько одноэтажных домиков, скорее напоминавших дачи, чем постоянное жилье, и остановились возле одного из них.
— Здесь живет моя хорошая знакомая, — сказала девушка сиплым, вздрагивающим голосом, и беглец понял: или она все еще не оправилась от испуга, или — и это скорее всего — просто сильно продрогла.
— Вы не бойтесь, — на всякий случай поддержал ее парень, — я с вами…
Глаза девушки неожиданно блеснули в темноте озорным огоньком — и беглец догадался, что она улыбнулась. А затем послышался уже более четкий, с легкой иронией голос:
— Ну если вы со мной — тогда идемте.
— Идемте, — отозвался парень и тоже улыбнулся.
Россыпь звезд на небе уже основательно притухла, и восток теперь вполне ясно заявил о скором рассвете. Галинка отодвинула задвижку в заборе, открыла калитку и только было собралась пройти, как раздалось негромкое тявканье собаки.
Девушка отступила на шаг, посмотрела на своего спутника, но тот, напрягая зрение, глядел куда-то в сторону.
— Смотри! — наконец бросил он и настороженно прислонился к забору. — Машина какая-то!..
Галинка резко обернулась — и в этот момент в их сторону ударил яркий луч автомобильных фар.
— Бежим! — испуганно дернулась она и, пригнувшись, кинулась обратно, вдоль ограды.
Но не пробежав и десятка метров, путь им преградили два человека с автоматами наперевес. Они бросились назад — однако и там выросло несколько фигур с выставленным вперед оружием.
Беглец от досады сплюнул, а девушка неожиданно зло чертыхнулась.
— Как некрасиво, — послышался ехидный голосок, и следом грозный рык: — А ну-ка ручки кверху, паршивые интеллигентишки!
Девушка чуть помедлила, но исполнила приказ, а парень в отчаянном бессилии проскрежетал зубами и нехотя, не спеша, поднял лишь одну руку — под мышкой второй была картина.
— Бросай сверток, недоносок! — донесся простуженный хрип откуда-то сбоку и тут же тупой холодный металл ствола уперся ему под лопатку.
Беглец осторожно опустил картину на мокрую липкую землю и все так же нехотя поднял вторую руку.
Их быстро, грубо тиская, обыскали, подобрали картину, затем спешно запихнули в наглухо крытый фургон и куда-то повезли.
Дорога была плохая, с ухабами, и пленников беспрерывно кидало из одного угла в другой. Наконец машину перестало трясти, и через некоторое время, набрав скорость, она помчалась по ровному, по- видимому асфальтированному, покрытию дороги.
Парень пошарил в темноте рукой — и наткнулся на плечо девушки.
— Галинка, — позвал он, подсаживаясь ближе и не заметно для себя переходя на ты: — Как себя чувствуешь?
— Прекрасно, — усмехнулся девичий голос, — лучше не придумаешь…
— А куда нас везут, случайно не знаешь?
— Точно не могу сказать, — уже серьезным тоном отозвалась девушка, — но вот в какую сторону, кажется, догадываюсь… — И неожиданно замолкла.
— Куда же? — нетерпеливо дернулся беглец.
— По-моему, в сторону границы… — тихо дрогнул у нее голос; она быстро нашла его руку, крепко сжала ее и выдохом закончила: — Мне почему-то страшно, боюсь я этого места…
Парень доверительно коснулся свободной ладонью мягких девичьих локонов, искрящихся в темноте на ее хрупких плечах и маленьких упругих бугорках груди серебряными нитями, и взволнованно прошептал:
— Все обойдется, Галинка, вот увидишь! Мы же вместе!..
Он и не заметил, как эта, на вид невзрачная, чуть грубоватая девчонка стала для него совсем близкой и — даже родной; и он вдруг почувствовал к ней уже совсем не то влечение, которое на какой-то миг испытал вчера, там, у калитки. Сейчас оно было намного глубже и… непонятнее, таинственнее. И это странное чувство — взбудораживающее душу чувство! — сладко мучило его, щекотливо интриговало.
Девушка была рядом — вот ее вздрагивающие ладони, только стоит сделать небольшое усилие, чуть придвинуться, обнять — осторожно, незаметно; прижаться к этому мягкому, хрупкому, но почему-то безрассудно манящему телу, утонуть в нем — безумно, сломя голову…
Но что-то сдерживало, останавливало, заставляло думать совсем о другом, лихорадочно искать выхода из этой чертовой ловушки, в которую они с Галинкой так глупо попали — непростительно глупо, до смешного легкомысленно, как несмышленыши, как дети!
И вдруг понял, что рад, очень рад, что она словно ребенок доверилась ему — пусть пока интуитивно, просто так, ища защиту у более сильного; пусть это всего лишь легкое, невинное прикосновение — к нему, к его руке, еще не сильной руке, но — мужской; однако все равно он был рад, беспредельно рад этому, ибо теперь почувствовал ответственность не только за больную, беспомощную бабку, за доброго и мудрого Пантелея Елизаровича, за простого добродушного толстяка Маркелыча, за безвестного ему племянника, но и за нее — эту хрупкую милую девушку. Он должен, он обязан защитить ее! А значит — и всех, связанных с нею. Но в первую очередь — ее! Да — ее!
Беглец крепче сжал руку девушки и повторил уже громче, увереннее:
— Не бойся, Галинка, все обойдется. Обойдется!
В ответ девушка прильнула к нему плечом, заставив сердце парня колотиться еще сильнее. А по еле заметному отсвету ее глаз он понял — Галинка повернулась к нему лицом. Поцелуй их был долгий и страстный. И не прервали его даже раздавшиеся где-то совсем рядом звучные хлопки выстрелов. Лишь душераздирающий визг шин и резкая, с крутым виражом остановка заставили молодых людей разомкнуть горячие уста.
Беглец замер. После легонько отстранил девушку, встал, прислушался. Затем подскочил к заднему борту и что есть силы надавил на дверцу. В этот момент раздался мощный, с оглушительным треском взрыв. Машину подкинуло и повалило набок.
Галинка еще не успела по-настоящему испугаться, как резкий толчок в спину вышвырнул ее в открывшуюся от удара дверцу.
Девушка ойкнула, приземляясь на сухую жесткую траву, машинально потерла ушибленный бок, подняла голову и — увидела разбегающихся от машины людей. А чуть ближе — стремительно мчавшегося в ее сторону беглеца. В разорванной штанине, с перемазанным лицом, с возбужденными, решительными глазами он походил на одержимого безумца, вдруг вырвавшегося на свободу, но неожиданно потерявшего что-то очень важное, бесценное, дорогое.
Уже совсем рассвело. Однако солнца не было видно — небо покрылось тугой свинцовой пленкой, готовой вот-вот лопнуть и обрушить на землю поток холодного затяжного дождя.
Они огляделись. Фургон горел, намереваясь через секунду-другую взорваться и потревожить глухую окрестность близ города красочным фейерверком шального огня. А пока — лишь приземисто клубился черным едким дымом над обширной марью, сплошь и рядом усеянной желтоватыми плешинами кочек да синевато-бледной россыпью голубики.
Раздумывать было некогда, и беглец рванулся к машине. С ходу выбил остатки переднего стекла кабины, из которой тотчас вывалилась рука убитого водителя, брезгливо отпихнул ее в сторону и бросился назад. Горячее дыхание взрывной волны догнало его скоро — подхватила, приподняла и резко опустила
