дочку, высунувшуюся из-за угла, зевающего вслед гостю мохнатого пса и, конечно…
– Ваша фляга, сударь! – Раскрасневшаяся от волнения и бега Кесси с трудом переводила дыхание. Встретилась с юношей глазами и вдруг совсем смутилась, потупилась, инстинктивно положив ладонь на вздымавшуюся грудь. Должно быть, усмотрела что-то новое в его взоре.
Шагалан принял увесистую фляжку, слегка коснулся пальцами щеки девушки:
– Не скучай тут, красавица. И замуж впопыхах не выскочи. Дождешься назад?
Та, не поднимая длинных ресниц, мотнула головой. Оставалось повернуться и быстро шагать к выбранной цели.
IV
– А ну-ка с дороги, босяк!
Мимо, обдавая теплом и потным духом, протрусил вороной с молочной отметиной на лбу конь. Нахальный всадник оказался дородным бородатым купцом в зеленом кафтане, украшенном мехом и серебряными бляхами. Неузкий здесь тракт был сейчас вдобавок совершенно пустынен. То есть дело не в помехе проезду, а скорее в желании лишний раз потешить свое самолюбие, насладиться правом сильного. Придя к этому нехитрому выводу, Шагалан остановился и с холодным интересом обозрел попутчика. Наверное, его поведение предполагалось совсем другим – купец насупился, закружил коня, потряс в воздухе сложенной плетью:
– Ты что вытаращился, лохмотник? Шапки не ломаешь, спины не гнешь. Давно шкуру не полосовали?
Новая наглость. Купец – не дворянин, никто, включая последнего нищего, не обязан кланяться незнакомому лавочнику. Такие подробности Шагалан помнил крепко. Медленно огляделся. Сзади, чуть отстав, догоняли три тяжелогруженые фуры, на каждой – по паре человек. Торчат одинокие пики, несомненно, и ножей-тесаков везется с собой немало. Опять перевел взгляд на разбушевавшегося купца. Стычка совсем неуместна, однако и терпеть явное хамство душа сейчас не лежала. Если торгаш попытается ударить или спихнуть с дороги конем, придется его валить… А потом, вероятно, разбираться с верными слугами… На свое и хозяина счастье, подкатившие повозки, не замедляясь, буквально вытолкнули всадника вперед, вынудили продолжить путь. Купец издали еще норовил выкрикивать какие-то угрозы и оскорбления, а один из слуг, проезжая, ободряюще подмигнул стоявшему на обочине юноше. Похоже, к выходкам хозяина-самодура здесь успели привыкнуть.
Разведчик пропустил караван мимо, посмотрел, прикидывая что-то в уме. Перспектива поберечь силы открывалась слишком заманчивая. Резко тронулся в бег, догнал последний фургон и на ходу впрыгнул в него сзади. Сидевшие на козлах слуги, дюжие парни лет двадцати, обернулись на неожиданный толчок.
– И куда ж ты, бродяжья морда, лезешь? – набычился один. – Как ловко заскочил, вот так же и проваливай обратно, пока не вытурили взашей.
– Да бросьте, ребята! – Шагалан с самой дружелюбной из своих улыбок пробирался к ним через завалы тюков и ящиков. – Что вам стоит подвезти немного бедного странника?
– Это ты брось, парень! – Второй слуга оказался миролюбивей и даже придержал задергавшегося приятеля. – Не можем мы никого подвозить, хозяин узнает – заживо сожрет. Топай лучше своей дорогой.
– Хватит с ним лясы точить! – кипятился первый. – Пускай теперь на себя пеняет.
До бесцеремонного бродяжки оставалась пара шагов, когда он, наконец, вырвавшись, сделал длинный выпад пикой. Разведчик успел нырнуть за последний из мешков, острие с хрустом вспороло ткань и увязло внутри. Скачок – и получивший добрую зуботычину слуга откатился в сторону, второй замер, разинув рот. Не давая опомниться, Шагалан сгреб обоих за шивороты и подтянул ближе.
– Ничего не выйдет, ребята, – промолвил вполголоса. – На сей раз придется нарушить приказ хозяина и взять попутчика. Попутчик очень на этом настаивает.
Побитый что-то захныкал, утирая расшибленные в кровь губы, его товарищ только покачал головой:
– Вы сами не представляете, сударь, в какой переплет нас втравили.
– Что, крут хозяин? – Шагалан, усмехнувшись, отпустил бедолаг, уселся за их спинами.
– И не говорите, сударь. Вспыхивает как солома и удержу своему гневу не знает. Человека плетью не разукрасит – не успокоится. По весне поймали какого-то воришку, мальчонке лет шесть было. Так забил, злодей, насмерть. Буквально из-за ломтя хлеба! И ничего. Свечку в церкви оплатил, а сам весь день довольный ходил, аж сиял.
– Почему ж не остановили?
– Куда там! У самих у всех спины исполосованы. Пока супружница его не померла, умела с этим справиться. А как мужик овдовел… совсем рассудок потерял. Ярится по любому поводу. А то и без повода.
– Ну и придушили бы мироеда потихоньку, – куда-то себе под нос буркнул Шагалан.
Слуги вздрогнули и испуганно переглянулись. Юноша понял – мысли о чем-то подобном здесь бродили.
– Господь с вами, сударь, – наконец нерешительно ответил миролюбивый. – Грех даже подумать о таком… – Помолчал и гораздо уверенней добавил: – Да и куда после деваться? В лихие ватаги, по лесам бегать? Искать свою петлю?
– Выходит, кусок хлеба с хозяйской плетью милее? Что ж, дело ваше. Но ведь тут можно найти петлю не хуже. Например, другие лиходеи какие нагрянут.
– Уже нагрянул один, – не удержался боевитый, оторвав окровавленную тряпку от губ.
– Да неужто я разбойник? – Шагалан широко и добродушно улыбнулся. – Так, мирный путник. Никого без нужды не обижаю, никого не граблю.
– Угу, не обижаешь. Переднего зуба как не бывало.
– Разве не знаете? В Писании ясно сказано – помогать ближнему. Сами не хотели прислушаться к голосу Творца, вот я вас и вразумил. Наставил на путь истинный, никаких обид. – Шагалан усмехнулся и совсем уж расслабленно откинулся к стенке фургона. – А что, вправду лесная братия ни разу не беспокоила?
– Всякое, конечно, случалось. Когда отбивались, когда откупались. А пару раз все забирали, до сапог и рубах. Да, похоже, чаще проскакивали, коль хозяин неуклонно жиреет.
– Проскакивали? А сейчас под Галагой, болтают, наглухо тракт закупорили, ни пешему, ни конному не пройти.
– Ну-у, не так все страшно. – Боевитый легко попался на подначку. – Отряды Большого Ааля и верно нынче там озоруют. Да только мы каждый месяц, а то и дважды туда ездим, пока Господь милует.
– Сдается мне, – поддержал разговор миролюбивый, – хозяин от татей все же откупается. Помнишь, под самым городом останавливаемся у одной и той же кузни? Хоть и лошади в порядке, а беспременно к ней завернем. Хозяин с кузнецом уйдут в дом, пошушукаются, и снова в путь. А хозяин-то выходит хмурый, дерганый. Он таким бывает, лишь когда с деньгами расстается. Да, видать, лучше часть потерять, чем все. Вместе с головой.
– Это что ж за кузня? Перед бродом? – навострил уши Шагалан.
– Не, миль за пять до него, под холмом. И ведь кузнец-то никчемный. Однажды понадобилось-таки перековать Радужку, вон ту кобылу, так подкова отвалилась, не успели и до города дотянуть. На какое еще подаяние жить неумехе?
Слово за слово, беседа понемногу склеилась. Новые знакомые, Ошлин и Хальбринс, оказались неплохими ребятами. Выросшие в крестьянских семьях, они, в сущности, ничем не отличались от большинства простолюдинов – в меру честные, в меру жадные, способные как на храбрость, так и на подлость, как огрызнуться, так и поджать хвост от хозяйского окрика. В бойцы такие не годились, но, кропотливо обихаживая свою немудреную жизнь, в конечном итоге, поддерживали жизнь всей страны. Обыкновенные люди. Считал ли по-прежнему Шагалан обыкновенным человеком себя? Этот вопрос его вообще не интересовал.
Мерно покачивалась на рытвинах фура. Мелкий нудный дождик затянул тягучую песню, ему глухо вторил колышущийся по обочинам лес. Пахло сыростью и прелой листвой. Начинало заметно темнеть. Разговор, истощившись, затих сам собой. Ехали молча, завернувшись в плащи от резких порывов ветра, который ухитрялся забрасывать облака брызг и внутрь повозки. Как ни старался, Шагалан больше не мог
