– Ух ты! Да мы совсем близко!
Шагалан обернулся. Круглая детская мордашка, чумазая, с засохшими потеками крови, короткие взъерошенные волосы, тонюсенькая воробьиная шея, торчавшая из лохмотьев. Несмотря на свое убожество, воришка – по виду ему можно было дать лет восемь-десять – на удивление быстро освоился в новой ситуации и глянул на спасителя без тени страха.
– Да, близко, – усмехнулся Шагалан. – Сделали немалый крюк и воротились почти назад. Надежней сейчас не укрыться. Но как раз потому, что все поблизости, настоятельно советую не шуметь. Сидим тихо, словно мыши под метлой.
– Понятно, соображаю. А ты сам кто?
Юноша улегся на землю, подоткнув под голову котомку.
– Ну, если настаиваешь, давай знакомиться. Сам-то девочка или мальчик?
– Мальчик, конечно. Йерсом кличут. – Воришка кинул настороженный взгляд. – А ты, часом, не любитель мальчиков?
– Нет, предпочитаю девочек. Меня можешь звать Шагаланом. Что, приставали?
– Разное выпадало. Ты вор?
– Нет.
– А кто?
– Гадай дальше.
Парнишка нахмурился.
– На бродягу не похож. Слишком опрятен. Но и на благородного тоже. Для трубадура слишком мало пожитков. Скорее уж какой-нибудь подмастерье. Нет?
– На мастера, стало быть, не тяну? – хмыкнул юноша.
– Молод больно… Да ладно тебе скрытничать!
– Так коли откровенничать, то первым и начинай.
– А чего про меня говорить? Со мной все просто.
– И что же просто? Делись.
– Я из Нирильена, из цеховых скорняков. Отца не помню, то ли на войне, то ли сразу после сгинул. Мать и сестер потом чума взяла. Жил у тетки в деревне. Голодно, зато какая-никакая крыша. А прошлым летом случился в тех краях недород, так меня из дома и выставили. Тетка – баба не злая, да у нее своих детей пятеро, на меня хлеба не хватило…
Шагалан слушал, не перебивая.
– …Зимой уцелел чудом. Раза три думал – все, каюк. Но как-то отбедовал. Где чего выпросишь, где стащишь. С месяц в одном монастыре подкармливали. Дотянул до весны, там уж полегчало… Нынче вот сызнова холода близятся…
– Таких, как ты, называют «ребенок чумы», слышал?
– Слышал. А как называют таких, как ты?
Юноша незримо в темноте пожал плечами:
– Наверное, «ребенок войны». Там я потерял всех. Вырос в Валесте, теперь вот возвратился.
– И зачем же?
– Зачем-зачем… Разных оборванцев из-под телег выдергивать. Ты же видел.
Йерс засопел обиженно:
– Не хочешь говорить – не надо. Я ему откровенно, как на исповеди, а он…
– Не горячись, парень. Придет время, расскажу. На вот лучше поешь.
Шагалан сел, выложил перед мальчишкой свой провиант. Собирался было сам принять участие в трапезе, но, посмотрев, с каким остервенением набросился на еду Йерс, раздумал. Мигом сметя небогатые запасы, малыш обшарил землю в поисках затерявшегося кусочка и вздохнул. Со стороны лагеря донесся нестройный хор голосов – очевидно, пиво возместило путникам потерю и баранины, и острого зрелища.
– Поют, сволочи, – с недетским ожесточением процедил Йерс. – Моя б воля, развесил бы их по деревьям вкруг костра.
– Успокойся, все кончилось. Укладывайся спать, завтра вставать рано.
– А куда мы пойдем?
– Мы? – замер Шагалан. – Да куда тебе со мной? У меня ж тут тоже ни кола, ни двора.
– Ну… я чаял… вдвоем все-таки полегче… и веселее…
– Ладно, завтра разберемся. Ложись.
Йерс заворочался, втираясь поплотней к спине юноши – заметно холодало. Глухо вскрикнул:
– У-у, хребет располосовали, кровопивцы… Шагалан!
– Что?
– Это… спасибо тебе за то… ну… сам понимаешь…
– Спи!
Он чуть приоткрыл еще тяжелые веки и огляделся. Едва начинало светать, ленивые струи тумана стелились по земле. На еловых иголках мириадами алмазов блестела роса. Стылая сырость и гарь. Шагалан перекатился на живот. Рядом закопошился, потеряв опору, вчерашний спасенный. Ночью мальчишка неоднократно принимался метаться и вскрикивать, пришлось даже накрыть его плащом, чтобы шум не услышали в лагере. Сейчас этот плащ был откинут в сторону. Шагалан с минуту разглядывал трогательно-беспомощную мордашку ребенка, наконец-то отыскавшего мирный сон. «Ничего, – подумалось. – Лишь бы вернулся в нормальную жизнь. Дети рано или поздно забывают свои кошмары. Знаем. Сами года два кричали по ночам».
Высунулся из-за прикрывавшего их поваленного ствола. Лагерь еще спал. Еле заметно курился костер. Одинокий мужик, сидевший рядом, дремал, свесив голову чуть ли не ниже колен, больше постовых видно не было. Где-то за фургонами всхрапнула лошадь.
Шагалан поежился от пробежавшей по шее капли, вновь надлежало принимать решение. Мягко затормошил мальчишку за плечо. Тот проснулся резко, со всхлипом, словно вынырнув из воды, вытаращил в испуге глаза, но не подал ни звука.
– Слушай внимательно, Йерс, – заговорил разведчик, не дожидаясь, пока оборвыш окончательно придет в себя. – Сейчас тихо собираемся. Смотри сюда: пройдешь вон за ту, крайнюю фуру, только не напрямки, а в обход через лес. Все очень тихо, из кустов не лезь, веток не ломай.
– Ну, ты меня еще прятаться поучи, – буркнул малец, растирая грязной ладошкой лицо.
Шагалан усмехнулся:
– Если такой ловкий, чего ж вчера попался?
– Жрать больно охота была, вот и рискнул. Не повезло, с каждым случается. А чего нам вокруг стоянки-то опять бегать?
– Да хочу я славному купчине гадость сделать, а себе… нам помочь немного.
– Вот это славно! – Вмиг в проснувшихся глазах мальчишки заблестели огоньки. – Надо сволочи на хвост наступить. Может, запалим чего-нибудь?
– Не петушись. Я зайду с другой стороны к лошадям, встречаемся вон у той сосны при выходе на большак. Все понял?
– А то!
– Тогда начали, пока солнце не выкатилось.
Второй сторож обнаружился рядом с табунком стреноженных лошадей. Как и первый, он безмятежно спал, причем развалившись на траве. Разведчик проскользнул к нему, аккуратно потянул из-за пояса длинный кинжал. Сторож, парень чуть за двадцать, с жидкой светлой бородкой, вдруг зашевелился, заворочался, замычал что-то. Шагалан уже занес руку для удара, но соня вовремя стих, умиротворенно засопев. «Этот, похоже, бдел всю ночь, – хмыкнул про себя разведчик, – однако час волка сломал даже его».
Выпрямился, пряча оружие, нарочито спокойно направился к лошадям. Некоторые, почуяв незнакомца, подняли головы, зафыркали. Он оценил их на глаз. Как и ожидалось, лучшим оказался черный купеческий жеребец, хотя он же смотрелся и самым настороженным. Из более мирных подошел статный каурый конь, наблюдавший за приближением юноши буквально с философской отрешенностью. Шагалан огладил его, затем освободил от пут – полученные веревки сгодились на примитивную узду. Закончив, разведчик
