растаяли вовсе. Исчез последний отблеск света, вместе с ним пропала последняя струйка свежего воздуха. Шагалан внезапно ощутил себя запертым в мокром, зловонном, темном мешке, запертым всерьез и надолго. Чтобы как-то отогнать мелькнувшее по краю души отчаяние, он с трудом поднялся на ноги, подергал путы. Вязал человек наторелый, своими силами не освободиться.
Кругом никого не было заметно, хотя чувствовалось всеобщее легкое копошение. Тьма висела кромешная, и все же юноша почти физически ощущал на себе взгляды множества настороженных глаз. Такое взаимное молчание затянулось: он бессмысленно теребил веревки, вокруг неведомо как изучали его.
Внезапно щеки коснулись чьи-то холодные пальцы. Шагалан инстинктивно отдернулся, но тут же повис на путах, и пальцы настигли снова.
– Слышь, добрый человек, – раздался дребезжащий старческий голос. – У тебя, часом, поесть не найдется? Хлебца бы хоть кусочек, а то ведь кормят…
– Отстань, дед, – оборвал другой голос, хриплый и резкий. – Кто же к нам со съестным-то попадает? Будто не знаешь – кровопивцы все отнимут.
– Мне б только хлебца… – не унимался старик.
– Сказано, нет ничего. И быть не могло. Так что ползи отсюда, ползи.
Новый всплеск возни, дополняемой чьими-то подвываниями, совсем близко лязгнули цепи.
– Ты кто будешь, парень? – опять произнес резкий голос.
Шагалан покрутил головой и так и этак, однако сумел разобрать лишь смутный силуэт рядом с собой.
– Никто. Простой человек, то ли бродяга перехожий, то ли домовитый плугарь. Разве есть здесь разница?
– Хм. Разницы-то, пожалуй, никакой. Кто бы в башню ни попадал, наружу один путь – через виселицу. Но все ж интересно, с кем последние деньки горевать. Величают-то как?
– Шагалан.
– Забавное прозвище. А меня Шургой кличут. За что схватили?
– Язык беспечный подвел, ляпнул, что надо, там, где не стоило. Теперь шее за него отвечать.
– О-хо-хо, история обычная. Имперцы всякую вольность в зародыше давят беспощадно, а городские доносами пособляют. Впрочем, может, еще кнутом обойдешься, если словами ограничилось.
– До дела руки не дошли.
– И чего болтал-то?
Они переговаривались негромко, хотя было ясно, что в густой тишине камеры их беседе внимают все. Изредка неподалеку пробегал чужой шепоток, но тотчас замирал.
– Уж больно ты любопытен, Шурга. Мне к дознавателям только поутру идти.
– Не петушись, парень. Здесь-то из тебя правду никто силком не тянет. Народ подобрался тертый и битый, зато справедливый. Не чета тем же дознавателям. Пообщаешься с заплечного ремесла мастерами – бросишь крыситься на мирный разговор.
– Пыточникам выложишь все, и что знаешь, и о чем не ведаешь, – добавил сбоку чей-то слабый голос.
– Точно, – подтвердил Шурга. – Потому прибереги свою стойкость до завтра, Шагалан. Секретов открывать тебя не прошу, а вот добрым советом вдруг да обогатишься. Кой-какой опыт, будь он проклят, успели накопить.
– Хорошо, дядя… – Юноша усмехнулся. – Допустим, уломал.
– И чего ответишь?
– Насчет речей? Что ж, это не тайна уже, коль я с вами очутился. Расспрашивал людей про старика Сегеша.
– Тю, самое подходящее местечко нашел! А на черта тебе Сегеш?
– Повидаться хотел, познакомиться. Личность ведь прославленная.
Шурга попытался невесело рассмеяться, но захлебнулся надрывным кашлем:
– Тогда ты попал по адресу… Все дыхание отбили, сволочи! Только тут теперь и возможно увидеть Сегеша живым, без петли на шее. Правда, цена за свидание покажется высоковатой.
От тоскливых мыслей не осталось и следа. Шагалан хищно подобрался:
– Так Сегеш здесь, в этой самой башне?
– Ха, с утра был. И если, на манер Святых Пророков, облачком светозарным не сумел обернуться, то до сих пор здесь. В нескольких камерах отсюда.
– Здорово.
– М-да, куда уж лучше… Главное, парень, со свиданием поторопись, а то слушок пролетел – недолго ему с товарищами вшей кормить. Мылится уже веревка.
– Да, говорили, что Сегеш попался вместе с соратниками.
Шурга помолчал, продолжил хрипло:
– Были соратники, а нынче – такие же куски мяса на потеху палачам.
– И сколько же вас, дядя, оплошало?
Новая пауза.
– Верно разгадал, хитрец, я – один из тех неудачников. Тайны, впрочем, тоже никакой: раз известно мелонгам, можно кричать всему свету. Но кому это интересно?
– Мне, например. Так сколько вас было?
– Кроме старика Сегеша – шестеро. Одного сразу порешили, Ригарх при поимке шибко поранился и будто бы как помер вчера. Остальные раскиданы по разным камерам.
– Живы, здоровы?
– Двоих я видал ненароком. Дело-то обычное: кормят плохо, бьют хорошо. Но пока ребята держатся, до последнего денька, мыслю, дотерпят.
– Сильно бьют?
– Поначалу-то крепко лютовали, сейчас, кажись, полегчало. Может, шкура задубела? Или отчаялись от нас толку добиться, боятся раньше времени на небеса отправить?
– А что выпытывают? Чего надрываться, если вся верхушка ватаги в их лапах?
– Ха, вся, да не вся! Уцелел кое-кто на хозяйстве, да и хозяйство сохранилось немалое. Только этим живодерам невдомек, что, даже если нам жилы вытянуть и на ворот накрутить, мы все равно никого не выдадим.
– Такие герои?
Неясный силуэт вроде как махнул рукой:
– А-а!… Человек слаб, плоть его боли бежит и разум застит. Не знаю как другие, я давно все, что помнил, выложил. И не корю себя за то. И ты бы не попрекал, если б увидел, через какие мучения… Однако супостатам проку от того перепало с гулькин нос.
– Это как же?
– То старика лукавая задумка. За день-два оставшиеся в отряде по уговору сменили и лагерь и связи. Теперь мы сами бы их не враз сыскали. И ведь выдать-то никого не в состоянии, поскольку сами ничегошеньки доподлинно не ведаем. Ловко?
– Ловко. Ну и скажите об этом мелонгам, к чему маету зря сносить?
– Сказывали. Не верят, а может, сомневаются. Но судя по тому, что больше наших ребят среди узников не прибавилось, все облавы пошли прахом. Вот не сегодня-завтра варвары это осознают, и… страдания наши сразу кончатся. Тут, бесово семя, не поймешь, чего и желать: то ли продлить жизнь мучительную, то ли променять пытки на радостную прогулку к эшафоту. И так и этак получается неладно.
– Но имеется же, дядя, третий путь – бежать.
– Пустое, Шагалан. Многие спервоначалу себя подобными мыслями тешат, только напрасно. Нет отсюда ходу. Не слыхал, как эту башню в городе-то кличут? Райские врата. То есть из нее лишь одна дорога – на суд пред ликом Творца… Хотя, конечно, неплохо бы еще малость погулять по лесам, помахать сабелькой. Злости-то на белокурых накопилось пуще прежнего, ничего бы не пожалел, чтобы расквитаться сполна… Но, видно, не судьба…
Юноша помолчал, подождал, пока собеседник восстановит дыхание после непривычно долгой речи.
