– И как же такие герои врагу в руки дались?
– По совести, парень, ума не приложу. Нарвались на засаду в самом неожиданном месте. Безусловно, кой-какие подозрения копошатся, полагаю, не обошлось тут без предательства неких добрых людей. Только какая теперь-то разница? Мы свое отшумели-отвоевали, никому кроме тюремных вшей-крыс больше не опасны.
– М-да, тяжко будет отныне повстанцам без мудрого Сегеша.
– Это точно. Однако на каждого мудреца, похоже, хитрец сыщется.
Умолкли оба. В стороне уже не сидели, боясь шелохнуться. Кто-то ворочался, гремя железом, кто-то нервно похрапывал во сне, доносились и судорожные всхлипы.
– Ну что ж, Шурга. Славно мы с тобой побеседовали, пора честь знать. Скоро здесь кормежка?
– До утра не жди. Да и не сразу привыкнешь к тем помоям, что дают.
– Верю на слово, пробовать не стану.
– Куда ж ты денешься-то, сердешный?
Шагалан боком придвинулся к узнику, склонив голову, зашептал быстро:
– Есть у меня намерение, дядя, на волю выйти.
– Когда?
– Немедленно.
– Никак совсем ополоумел, парень? Каким же чудом ты из этого каменного мешка вылезешь?
– Существуют некоторые мысли. Только сперва, Шурга, договоримся: если побег удается, я вывожу вашу пятерку за город. В оплату вы берете меня с собой в отряд.
– Зачем это?
– Мне нужен Сегеш. Причем живой, свободный и активный. Подробности после. Согласен с условиями?
– Полагаю, ты, парень, и впрямь свихнулся с перепугу. Необычно все и странно… Однако в моем положении и от дьявола хвостатого помощь принять не зазорно… Шансов, правда, никаких…
– Это на виселице шансов никаких, – дожал Шагалан.
– Тоже справедливо. Ну и какое же ты чудо задумал совершить?
– Я не понял, мои условия приняты?
– Да приняты, приняты, почему бы и нет. Рассказывай.
– Ладно. Чтобы выйти отсюда, потребуется ваше участие…
– А сам, следственно, не справишься? – спросил Шурга язвительно.
– Справлюсь. – Юноша сохранил невозмутимость. – Но, боюсь, других вытащить не сумею.
– Хорошо, хорошо. Чего делать-то?
– План такой: я ложусь тут и затихаю, будто бы отошел. Вы кричите, зовете стражника, мол, новый арестант помер, неохота ночь с трупом сидеть. Стражник и придет.
– Ну, а дальше?
– Все. Остальное – мое забота.
Шурга долго молчал, сопел, кашлял, так что невозможно было уяснить его реакцию.
– Все же ты совсем мальчишка, Шагалан, – наконец вздохнул он. – Наивный, неопытный щенок, влезший в жестокие игры.
– А конкретнее?
– Начнем с главного – здешним тюремщикам глубоко наплевать, если кто из нас болен или помер. Ради этого они даже не пошевелят своими жирными задницами. Говорят, иной раз покойники лежали по несколько дней, и убирали-то их, лишь когда смрад становился вовсе нестерпимым. Чего им волноваться и бегать на крики? Чем больше узников сдохнет, тем меньше у них хлопот.
– Неприятный вывод. Что еще?
– Во-вторых, тюремщики никогда не наведываются в камеры поодиночке. Все было бы слишком просто. Давно уже накинулись бы толпой, никакое оружие не спасло б. Хватило бы отчаянных голов, но и такое предусмотрено: обычно один заходит внутрь, второй стоит у двери, подстраховывает. Как подступишься?
– Это меня волнует куда слабее.
– Глядите, каков петушок. Мал, да драчлив? Не смущают два бугая с саблями? А вот пока тут светили, я кое-что заметил. Лихо тебе морду раскровенили, богатырь, и удаль, видать, не помогла.
– За это, дядя, не беспокойся. Кабы не позволил себя избить, к вам вовек бы не попал.
– Хочешь сказать… – изумился кандальник, – умышленно сюда напросился? Воистину безумец! Сам в зубы смерти полез?
Шагалан поморщился:
– Чем меня хоронить, Шурга, надоумил бы лучше чему толковому. Суть понятна? Надо, чтобы явился стражник, один, на худой конец вдвоем. Чтобы они отомкнули дверь и вошли. Ну и чтобы приблизились ко мне. Ничего не сочиняется?
– Угораздило же связаться с полоумным!… Только и всего? Вызвать-то стражу нехитро, есть проверенный способ. Но что ты затем-то собираешься делать? Прежде чем они отлупцуют за беспокойство всех подряд?
– Известно чего… – Юноша пожал плечами. – Зашибу.
Повстанец заворчал себе под нос:
– Просто смешно, честное слово… Они ж тебя соплей в землю вгонят, герой!
– Чего зря болтать, попробуй. Лишние рубцы виселица надежно вылечит, а вдруг чудо таки случится, на воле погуляешь?
– Ухарь, черт бы тебя побрал… У нас и осталось-то лишь несколько деньков жизни, а с тобой даже их на ветер пустишь… Руки-то освободить, вояка, или так управишься?
– Неужели есть что-то режущее? А как же приказ тюремщиков?
– A-a, семь бед – один ответ. Где там ты? Повернись.
Юноша почувствовал, как Шурга нащупал в темноте тугие узлы и завозил по ним чем-то твердым. Что это, утаенный ножик или какой-нибудь заточенный осколок, не разобрать, однако было оно весьма острым, пару раз резануло и плоть. Шагалан промолчал. Повстанец не мог не ощутить под пальцами свежую кровь, но тоже не отреагировал, продолжал усердно пилить. Шурша соломой, подползла еще тень.
– Ну, говоруны, чего надумали?
– Буди людей, Перок, – не прерывая работы, ответил Шурга. – Надо малость пошуметь.
– Пошуметь я завсегда готовый. Чую, если нынче ночью ничего не устроим, завтра мои ноги первыми с землей распростятся.
Веревка наконец поддалась, Шурга скинул ее остатки, ткнул в грудь юноше какой-то тряпкой:
– Руку-то затяни, парень. Не ровен час раньше времени истечешь.
По тоннелю уже бродила невидимая суматоха, переливалась шепотками, распугивала вылезших из убежищ крыс. Шурга развернулся к народу:
– Дело такое, друзья. – Голос его неожиданно окреп, заполняя весь каменный мешок. – Вы слышали, утром будут казни. Есть резон подергаться напоследок. Наш молодой новичок предлагает попробовать, я намерен ему помочь. Чем черт не шутит?
– Зачем беду на свои головы кликать, родненькие? – раздался знакомый старческий фальцет.
– Кто хочет, может забиться в угол и молиться там втихомолку, – буркнул повстанец. – Перок, затягивай-ка ту песенку, помнишь? Что Ропперу особенно нравилась. Если зайдет послушать, не суетиться, новенький обещался сам скандал уладить.
– Понял, командир, – отозвался мужик от входа и грянул во всю глотку:
Раз под вечер, раз под вечер
Девки шли на речку.
Раз под вечер, раз под вечер
Речка недалечко…
Простая и довольно похабная песенка ходуном заходила по тоннелю. На первом же куплете добавилось еще несколько голосов, затем еще и еще. Вскоре пели все, нестройно, частенько невпопад, но с большим воодушевлением. Казалось, непотребные ночные похождения безымянных девок
