Вляпаются…
– И сколько ты намерен ждать? – скривился Кабо. – Чувствую себя в этой берлоге, словно посреди голого поля. По мне, лучше непогодь, чем крепость, способная вмиг обернуться западней.
Остальные пятеро присутствующих с разными эмоциями, но одинаково молча следили за разговором странных юнцов.
– Твоя правда, брат, – поразмыслив, согласился Шагалан. – Даже то, как ты застиг нас здесь, мне совсем не понравилось. Лес куда роднее, там и пересидим. Придется еще малость помокнуть, господа! Если же подмога не явится в течение часа… начнем на свой страх и риск.
– А этих повсюду с собой таскать? – Кабо кивнул в сторону пленных.
– Ничего не попишешь. Без присмотра их не оставить, резать вроде бы рано. Имеются кое-какие темы для бесед, а там пусть Сегеш определяет их судьбу. Ретси, выводи всех на крыльцо, вдвоем с Эрколом потрудитесь покамест сторожами.
– Вы обещали позаботиться о моей жизни, сударь, – побледнел Бархат.
– Сделаю все, что сумею, и только. Вы нам серьезно помогли, господин атаман, но кто знает, перевесит ли это былые грехи?
Между тем Ретси извлек из-за голенища узкий нож, вразвалочку подошел к пленным и, покалывая их острием, принялся сгонять в одну кучу. Если Бархат тщился казаться хладнокровным, то сын Мигуна вдруг заметался в панике, а эмиссар и вовсе захлебывался слюной от ярости. Возникла короткая суматоха, крики. Шагалан и Кабо немедленно зажали пленных с боков, а разбойник понукал их сзади. Так прошли до самых дверей, где образовался неминуемый затор. Ретси нетерпеливо пихнул замешкавшегося эмиссара, качнулся, пытаясь сохранить равновесие, оперся на плечо Шагалана, повел ножом… Быстро повел…
Слишком быстро. Поглощенный препирательством с пленными, юноша успел лишь краем глаза ощутить несущуюся к горлу стальную полоску. Тело сработало, не дожидаясь решений безнадежно опаздывающего разума, само. Шагалан провалил себя отвесно вниз, подхватил над головой руку с оружием и переправил дальше по дуге. Удар, всеобщий вздох. Широко распахнутые глаза Ретси, с изумлением рассматривающие собственную ладонь. Ладонь, вонзившую клинок по рукоять в грудь своему повелителю. Все застыли на месте, завороженно наблюдая, как разбойник зашатался, неловко отступил и сполз спиной по стене. Только тогда Кабо опустил невесть откуда возникшую саблю.
– Вы там живы еще? – нарушил оторопь перебиваемый кашлем голос из сеней.
– Эркол? – встрепенулся Шагалан. – Гони всех обратно в дом. Тут… новые загадки обнаружились.
– Да что происходит, черт вас… – раздраженно заговорил Опринья, но юноша знаком приказал умолкнуть.
Пленников водворили назад к печи, Опринья и ошеломленный увиденным Эркол устроились рядом с ними. Немым изваянием замер в дверях Кабо. Шагалан подтащил край лавки, уселся напротив раненого, принялся, не произнося ни слова, пристально разглядывать его. Тот в каком-то полуобмороке заторможенно ворочал головой, трогал пальцами то рукоять, по-прежнему торчащую из груди, то кровь, показавшуюся на губах. Никого вокруг, похоже, он уже не замечал. Несколько минут в горнице висела звенящая тишина, нарушаемая лишь нутряным покашливанием Ретси.
– Царапа? – чуть слышно промолвил Шагалан.
Раненый вздрогнул, через силу повернулся, закашлялся:
– Только сейчас догадался? – Усмешка, сопровождаемая стекающими на подбородок струйками крови, получилась страшноватой.
– Подозревал нечто подобное, но… не тебя.
– Еще бы… За то и ценили… Высоко ценили…
Разбойник сжал пальцами рукоять, потянул ее из себя, застонал.
– Не надо, – предостерег Шагалан, не пошевелившись. – Твоя жизнь ныне держится на этом клинке. Выдернешь – немедленно умрешь.
Новая гримаса, напоминающая усмешку.
– А не выдерну – помру медленно, так?… Зачем же отсрочивать неизбежное?
– Туда торопиться тоже не стоит.
– Ха, здесь я свои дела… мнится, завершил окончательно. Чего от меня хотите?… Свежую исповедь злодея? Не дождетесь… Я, возможно, и проиграл, но вот ломаться не намерен.
– Твоя воля, – покачал головой разведчик. – Если не желаешь напоследок загладить хотя бы чуть- чуть…
– Ерунда это все… – Царапа отер губы рукавом, моментально окрасившимся темным. – Душа, грехи, прощение… А ты, парень, молодец. Хитрил я, мудрил, а все ж таки недооценил… Впрочем, ваша победа также еще далеко. И я пальцем не пошевелю для ее приближения.
– Почему?
– А пусть бы и из вредности… Надо же в чем-то прищемить хвост победителю…
– Тебе настолько чужда судьба Гердонеза?
– Гердонеза? Совершенно чужда… Я сын Хамарани и до смертного вздоха не склонюсь перед южными королями… А этот вздох не за горами.
– Тогда единственный вопрос: зачем напал на меня? Ведь тебе все равно не удалось бы выскользнуть?
Царапа опять усмехнулся, но совсем вяло, лицо его заметно бледнело.
– Дурачок. Я не собирался убивать тебя… Захватить, приставить нож к горлу, вынудить… отступить твоего приятеля. Разве ты не понял по скорости движения руки? Если б я бил насмерть… быть может, кто-то иной марал бы сейчас кровью пол. Однако ты интереснее живьем.
– Из-за Сегеша?
– Да. И из-за тебя самого, твоей загадочной ватаги… Мелонги заплатили бы сторицею.
– Но ты же обо всем знал заранее! Почему не остановил Бархата, не сорвал встречу? Завтра я бы спокойно отправился в город, где и угодил бы прямиком в лапы к Гонсету. Нашли бы другой способ его предупредить, разве нет?
– Конечно… Водилась у Ааля такая идея. Я же, глупец, и отговорил. Хотелось… стребовать с властей… принести им все готовенькое… Жареным здесь потянуло. Сматываться приспевало время, как бы хозяева на всякий случай нас не прирезали. А Бархат… да пес с ним… Больше бы перепало…
– Скотина! – прошипел сзади атаман.
Раненый прикрыл глаза, будто от безмерной усталости, пошатнулся, но сумел выровняться.
– М-да… – выдавил с клокочущим хрипом. – Неплохо погулял… и славным поединком закончил. От достойного противника не жаль и смерть принять… Только вот что, парень, под конец скажу. Не зазнавайся особо… я тебе еще насолю. Допускаю, ты и с ответным моим подарком сладишь, зато уж точно его не избежишь… Принимайте гостей… а мне пора…
С этими словами он изогнулся дугой, истошно взвыл и выдрал из груди злополучный клинок. Кругом вскочили с мест, однако Царапа тут же обмяк, съежился, как пробитый бурдюк, повалился набок. Потом содрогнулся пару раз и замер, медленно изливаясь лужей крови.
Пока все стояли, оцепенело наблюдая за этой смертью, Шагалан быстро переглянулся с Кабо. Тот кинулся в сени, вернулся хмурый.
– Люди за порогом, – бросил отрывисто. – Не меньше десятка. При оружии.
Шагалан покосился в сторону недвижного трупа:
– Успел-таки, сукин сын, подозвать своих шакалов. То-то он долго на чердаке торчал, никак слезать не желал. Видать, и парня Мигуна отослал, и сам сигнал подал.
– Я дверь запер, засовы добрые. Какое-то время посидим.
– Вот нас кучей и спалят, – фыркнул Опринья.
– Вряд ли сразу спалят, – покачал головой Шагалан. – Эркол, гаси свечу и лампаду… Ведь мы с Кабо все еще нужны Аалю живыми. Не так ли, господин Бархат?
Атаман мрачно зыркнул в ответ:
– Раньше – так. Нынче утверждать не возьмусь.
– Что же случилось, сударь? Неужели расстроило предательство сообщников? А я-то полагал, измена – ваше повседневное состояние.
