ваша тайна известна всему издательству...
— Какая?
— Что подозреваете Ситника. И меня, естественно.
— Кто сказал? Случайно, не из техотдела?
— Все возможно...
— Людям рты не заткнешь. Так что же вы скажете о Ситнике?
— Я могу не отвечать?
— Можете.
— Тогда предпочитаю промолчать.
— Жаль. Я надеялся на вашу помощь. Потому что каждый порядочный человек...
— У каждого своя точка зрения...
— Хотите сказать, что информировать милицию непорядочно?
— Что-то в этом есть... — поморщился Власюк. — Непорядочно, может быть, и не то слово, однако есть какой-то оттенок...
— Считаете, что не можете ошибиться в человеке?
— Я не настолько самоуверен...
— Ситник хорошо играл в баскетбол?
— Один из лучших нападающих. У него природная реакция на мяч.
— И давно бросил спорт?
— Года два...
— Почему?
— По-моему, потерял форму. В спорте надо держаться, а он стал к бутылке прикладываться.
— И частенько?
— Сначала не очень, а теперь случается...
— С кем пьет?
— Олег не ограничивает свою компанию.
— Как это понять?
— Неразборчив. Сегодня с одним, завтра с другим. Случайные люди. Вчера в шашлычной пил водку с Кротом. Ну какие у них могут быть общие интересы?
— С Кротом? С Юхимом Сидоровичем?
— Нашим завхозом.
— В какой шашлычной?
— Может, видели, в переулке направо.
— Водку там не отпускают.
— А бутылки ящиками вывозят!
— Вероятно, вывозят, — неожиданно согласился Хаблак. — Вы к ним подходили?
— Зачем?
— Сотрудники все же...
— Пьяные! — жестко ответил Власюк. — Какой с пьяными разговор?..
— И когда это случилось?
— Вечером. Должно быть, они давно там стояли.
— Почему так считаете?
— Олег, когда много выпьет, говорит слишком громко. А я его еще с порога услышал.
— А если пили стаканами?
— Возможно, что и так. Да нет... Шашлыки повторяли. На столике стояли пустые грязные тарелки.
Сообщение заинтересовало Хаблака, но он сказал нарочито небрежно:
— Ну и что? Сошлись люди... Может, они и раньше выпивали...
— Не думаю. Крот, когда выпьет, становится невыносимым. И ребята это знают.
— Чураются?
— Тип не из лучших...
— Почему?
— Кулак. Зимой снегу не допросишься.
— Что-нибудь просили?
— Кто же в издательстве не имел с ним дел? Бумаги надо, карандаш или копирку... К Кроту. А он как личное одолжение делает. Ей-богу, легче в магазине приобрести, чем на его физиономию смотреть.
Майор вспомнил лицо завхоза: хорек с очками на кончике носа.
— Еще и на руку не чист.
— Неужели?
— Не могу утверждать, но слышал: на каждом килограмме бумаги граммов по пятьсот выгадывает.
— Сказали бы директору.
— А-а, — махнул рукой Власюк, — легче промолчать.
— Странная позиция.
Хлопнула дверь, и в комнату ворвался Ситник. Раскрасневшийся, волосы взъерошенные. Бросил портфель на стол и только тогда увидел Хаблака. Как-то сразу застеснялся, пригладил шевелюру, подал руку сперва Власюку, потом, чуть поколебавшись, майору. Сел за стол, выдвинул ящик и сразу задвинул назад. Достал из портфеля папку, развязал тесемки.
То ли Власюка начал тяготить разговор с майором, то ли понял, что тому надо поговорить с Ситником, но сделал вид, что у него какое-то дело, и оставил их наедине.
Ситник вынул из папки рукопись, принялся листать страницы, но делал это механически — Хаблак уголком глаза видел, как Ситник искоса поглядывал на него.
Пауза затягивалась, Ситник начал немного нервничать. Это лило воду на мельницу майора, и Хаблак сидел, делая вид, что разглядывает что-то за окном. Наконец сокрушенно вздохнул, повернулся к Ситнику и спросил:
— Вы знаете, кто я такой, Олег Павлович?
— Ну кто же вас не знает, вы теперь самая популярная фигура в издательстве! — вызывающе ответил он. — Комиссар Мегрэ!
— Считаете, что до комиссара мне далеко?
— Я ничего не считаю и считать не хочу. Какое мне дело?
Хаблак еще раз вздохнул.
— Проклятая чаша! — сказал он. — Теперь ищи ее сто лет!
— Неужели?
— Как сквозь землю провалилась.
Ситник усмехнулся, но как-то вымученно.
— Странная история... — неуверенно сказал он.
— Странная не странная, а неприятная, но найдем.
— Конечно, найдете! — почему-то даже — обрадовался Ситник. — Я так считаю: когда-нибудь и где- нибудь она обязательно вынырнет. Вся ее ценность в том, что две тысячи лет. Серебро на слиток переплавлять никто не станет, сколько это серебро стоит! А так...
— Сколько же?
— Должно быть, не одну и не две тысячи... И даже не десять!
— Разумеется, — кивнул Хаблак. — Два миллиона. Как минимум — два. В долларах.
У Ситника округлились глаза.
— Неужели? — выдохнул он. — Никогда бы не подумал. Но кому же продать?
— Да, это трудное дело.
— Вот я и говорю: все равно где-нибудь вынырнет.
— А если за рубежом?
— Думаете? За границу надо вывезти. Сложно.
