Когда он узнал, что его сын собирается бросить юрфак и стать артистом, поступив для начала в театральную студию при окружном Доме офицеров, он согласился содержать его на свою зарплату. А она у него была не шибко-то и большой. Но отец хорошо понимал сына. Когда-то и он точно так же пытался доказать всем, что может достичь гораздо большего, чем ему предрекали, однако потерпел на этот пути провал. Во многом потому, что никакой поддержки со стороны у него не было. И теперь, видя, как его собственный сын идет этим же путем, он просто обязан был подставить ему плечо. Тем более что он был чуть ли не единственным человеком, кто сумел разглядеть в нем задатки будущей знаменитости. Ведь даже мать Буркова в это не верила, то и дело повторяя: «Ну, какой из тебя артист, сынок? Вот Крючков – это артист, и Рыбников тоже. А ты если и станешь артистом, то вечно будешь играть каких-нибудь недотеп или пьяниц». Правы оказались оба родителя: Бурков и в самом деле чаще всего будет играть роли недотеп, но именно они-то и сделают его знаменитым.
В 1958 году, без всякого театрального образования, Бурков был принят в труппу драмтеатра в городе Березники. Когда это случилось, Бурков был на седьмом небе от счастья. Все-таки скептики были посрамлены. И даже его родная мама взяла свои слова обратно, когда в первой же пьесе Буркову доверили играть «героическую» роль: Костю в «Горной балладе». А уж когда год спустя его пригласили в Пермский областной драмтеатр, тут уж скептиков и вовсе не осталось. Однако минуло совсем немного времени, и Бурковым стали владеть уже иные чувства. Он явственно осознал, что в этот театр он принят без всяких перспектив когда-нибудь выбиться в премьеры. Его даже тарифицировать не хотели, считая уровень его актерской игры слабым. Бурков тогда опять дрогнул и хотел бросить театр и заняться чем-то другим: например, поступить на истфак МГУ. Но, видно, вспомнил о своем предыдущем походе в Москву, который закончился провалом, испугался повторения этого и остался в Перми. Новых насмешек в своей никчемности Бурков бы не пережил.
В театре он уже работал без особого энтузиазма. А в 62-м взял и перешел в другой – в Кемеровский. Но раздвоенность продолжала жить в Буркове: все мечты его были о столице, а реальная действительность была иной – скучной, никчемной. Но каждый, кому Бурков хотя бы раз заикался о своих грандиозных планах, поднимал его на смех. Другим актерам, мечтавшим о том же, сочувствовали, а над ним откровенно смеялись, поскольку всем казалось, что слава и Бурков – понятия несовместимые.
В начале 1965 года в труппе Кемеровского драмтеатра только было и разговоров о том, что их актер Бурков отправился в Москву показываться самому Борису Львову-Анохину – главному режиссеру Театра Станиславского. Актеры судачили, что Анохин якобы услышал о Буркове от какого-то заядлого театрала и изъявил желание посмотреть его в деле. Вот Бурков и рванул в столицу. Однако труппа была уверена – ничего у него не выйдет. «Рылом не вышел наш Жора для столицы, – съязвил кто-то из актеров. – Его предел – это наша дыра, а не Театр Станиславского!» Намек был более чем понятен.
Театр Станиславского считался не последним в стране, в его труппе было собрано целое сонмище звезд советского кинематографа: Евгений Леонов, Петр Глебов, Евгений Урбанский, Дзидра Риттенберг, Майя Менглет, Владимир Коренев, Ольга Бган. Представить себе в этом созвездии громких имен имя Георгия Буркова, пусть даже в роли актера на роли «кушать подано», никто из его коллег просто не мог. А представить пришлось, поскольку уже спустя неделю после отъезда Буркова в Москву голубиная почта донесла до Кемерова весть о том, что Буркова приняли в театр. Говорили, что он показался в роли Поприщина из гоголевских «Записок сумасшедшего» и из всего худсовета театра понравился одному Львову-Анохину. Но его слово оказалось решающим. Труппа Кемеровского театра была в шоке: ничего подобного в его истории за последние полтора десятка лет еще не происходило. Но впереди у коллег Буркова было еще одно потрясение, не менее сильное, чем первое.
Следом за вестью о приеме Буркова в Театр Станиславского из Москвы пришла новость о том, что его оттуда… благополучно выгнали. И повод назывался веский: за пьянку. Вот в эту весть труппа Кемеровской облдрамы поверила охотно и с радостью: все знали о пристрастии Буркова к питию и полагали, что она рано или поздно испортит его так счастливо начавшуюся в столице карьеру. Однако даже самые ярые недоброжелатели Буркова не могли себе представить, что это произойдет столь быстро. Впрочем, и сам виновник скандала этого не ожидал. Просто от свалившегося на него счастья у него закружилась голова и он на какое-то время утратил чувство реальности. На пару со своим кемеровским приятелем они купили в ближайшем магазине несколько бутылок водки и хорошенько отпраздновали долгожданное покорение Бурковым Москвы. Гуляли всю ночь, и когда на следующий день Буркова срочно вызвали в театр, чтобы заткнуть им прореху – надо было срочно заменить заболевшего актера-эпизодника, – администрация ахнула: дебютант явился опухший, с красными глазами и сильным перегаром. Говорят, зычный крик директора театра «Вон отсюда!» был слышен даже на улице.
Расплата последовала тут же: Буркова уволили из театра, едва успев в него принять. Он уже готов был покинуть столицу, когда в дело вмешался все тот же Львов-Анохин. Режиссер не только взял Буркова на поруки, дав ему месяц испытательного срока, но также согласился взять его на денежное довольствие: согласился ежемесячно выплачивать из своего кармана 100 рублей. Так Бурков остался в Москве. Правда, был задействован в театре всего в одной рольке – играл солдатика в «Ученике дьявола». Роль была из разряда «полуторарублевых» в прямом и переносном смысле: за нее 31-летнему артисту платили 1 рубль 50 копеек за спектакль, что вполне соответствовало ее месту в представлении. Однако Бурков был благодарен судьбе и за это: возвращение в Кемерово стало бы для него немыслимым унижением и бесповоротным прощанием с мечтой о славе.
Стремительное покорение Бурковым Москвы одним театром не закончилось. Минуло всего четыре месяца после его приезда в столицу, как он женился. Причем, учитывая, что до этого Бурков никогда в героях-любовниках не ходил и среди коллег по театру слыл скорее тихоней, чем донжуаном, его женитьба стала новым потрясением для всех, кто его знал. И было от чего удивиться, ведь он женился на юной прелестной девушке 19 лет от роду, да еще коренной москвичке. Думается, даже для самого Буркова эта женитьба явилась полной неожиданностью и объяснялась только одним: вечный второй номер решил с ходу наверстать упущенное и потрясти своими успехами воображение всех тех, кто долгие годы считал его никчемным.
Женой Буркова стала актриса Театра Станиславского Татьяна Ухарова. По ее же словам, их знакомство произошло в театре, у доски объявлений. Увидев Буркова, одетого в красный свитер с белыми крапинками и суконные брюки, сутулого и в очках, Татьяна испытала к нему одно чувство – жалость. Он показался ей таким неустроенным и забитым, что ей захотелось погладить его по голове и пожалеть. «Вечный неудачник», – подумала она про Буркова, и именно это ей в нем и понравилось. В их театре почти все актеры-мужчины изображали из себя победителей, хорохорились перед актрисами и обещались достать с неба любую звезду. Бурков ничего не обещал. Он просто однажды сказал Татьяне: «Выходи за меня замуж», и она согласилась. В театре это было воспринято как чистый альтруизм со стороны Татьяны: дескать, она хочет помочь провинциалу с московской пропиской. Но молодым было наплевать на эти разговоры: им было хорошо друг с другом и совместная жизнь впереди казалась если не раем, то уж не адом точно. Во всяком случае, так думала Татьяна. Но прозрение наступило очень быстро – уже в день свадьбы. На календаре было 25 июня 1965 года.
То, что случилось с Бурковым в день свадьбы, было типичным проявлением его извечной неуверенности в себе. Даже сейчас, когда, кажется, все козыри шли ему в руки – зачисление в театр, женитьба на москвичке, – он так и не смог самостоятельно преодолеть это чувство. Ему понадобился помощник – водка. И перед тем как пойти в загс, Бурков позволил себе выпить для храбрости. Но, видно, не рассчитал дозу, поскольку в загсе его развезло так сильно, что он стал заваливаться на невесту. А потом, чтобы не упасть, и вовсе схватил ее в охапку, чем привел всех присутствующих в неописуемый ужас. Кое- как церемонию удалось довести до конца, но настроение у всех было напрочь испорчено. У всех, но не у Буркова, который не только не извинился перед невестой, но уже дома, во время застолья, позволил прилюдно ее оскорбить, плохо отозвавшись о ее прическе.
Была у Буркова такая черта – удел всех унижаемых в детстве детей: вымещать свою злость на тех, кто слабее тебя. Вот и в тот вечер эта черта проснулась в Буркове. Татьяну он сильно обидел, после чего она в сердцах скомкала свидетельство о браке и выбросила его в открытую форточку. А сама убежала из дома. После этого торжество было испорчено бесповоротно. Немногочисленные гости стали расходиться, причем большинство из них было уверено, что дни этой семьи сочтены. Но они ошиблись. Татьяна вернулась домой ближе к ночи, тоже уверенная, что все кончено. Но Бурков встретил ее очень доброжелательно и как ни в
