299
202. Поэзия может претить, может быть противна, но во всяком случае она должна быть интересна. — Содержание афоризма, которым обязаны мы теме «Северянин», отчасти разъясняет и позицию автора лекций, прочитанных в этом домашнем курсе, и, шире, отношение М.М.Б. к различным явлениям культуры и жизни, как это отношение воплотилось в других его работах и в т. ч. в Беседах. Тема «Северянин» — максимум резкости бахтинских характеристик. См. о Северянине в теме «Маяковский» (с. 371). По тону тема «Северянин» готовит тему «Эренбург».
300
203. В статье 1913 г. «Футуризм и Русь» (Борис Садовской. Озимь. Статьи о русской поэзии. Пг., 1915, с. 21–30), в главке IX на с. 28, Садовской так пишет о Северянине: «Г. Северянин, глава футуризма, как поэт напоминает камердинера Видоплясова из 'Села Степанчикова' у Достоевского, и сборникам его стихов следовало бы называться 'Воплями Видоплясова'». Далее Садовской остроумно и беспощадно развивает свое сравнение. В этой же статье (в главке X на с. 30) Садовской, оговорившись в сноске, что «из общего течения автомобильно-ресторанно-хулига-нского футуризма» он выделяет культурные поиски 'Центрифуги' и отчасти 'Очарованного странника', так характеризует футуризм, уже как целое: «Теперешний, находящийся при последнем издыхании, футуризм дает две резких фигуры, ожидающих своего Салтыкова: кентавроподоб-ного детину-апаша в цветной рубахе, не умеющего связать двух слов и перо в руке держащего, как томагавк, и тощего недоростка, с жидким пробором, в модном смокинге с игрушкой в петлице и смердяковской до ушей улыбочкой на скопческом лице». Бахтину в статье Садовского могло понравиться именно присутствие персонажей Достоевского.
Рецензии Гумилева на сборники Северянина были опубликованы в ж. Апполон, а потом вошли в «Письма о русской поэзии» (разделы 18 и 37). Характеристики Гумилева — более высокомерные, ироничные, но менее резкие и беспощадные, чем Садовского. В рецензии 1911 г., поместив Северянина в группу так называемых дерзающих, Гумилев пишет: «Из всех дерзающих <…> интереснее всех, пожалуй, Игорь Северянин: он больше всех дерзает. Конечно, девять десятых его творчества нельзя воспринять иначе, как желание скандала или как ни с чем не сравнимую жалкую наивность» (Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М., Современник, 1990, с. 118). Интересен же Северянин Гумилеву тем, что нов.
Рецензия Гумилева 1914 г. на «Громокипящий кубок» — более концептуальная. Именно в ней сказано Гумилевым (тем она и знаменита), что «уже давно русское общество разбилось на людей книги и людей газеты, не имевших между собой почти никаких точек соприкосновения» (с. 170 ук. выше изд.). И Северянин объявлен Гумилевым поэтом, говорящим на волапюке людей газеты (волапюк — как поясняется в примеч. к этому месту в ук. изд. — искусственный «всемирный язык», изобретенный немецким пастором И. М. Шлейером в 1879 г.). Гумилев в ^гой рецензии продолжает настаивать на новизне Северянина («Нов он тем, что первый из всех поэтов он настоял на праве поэта быть искренним до вульгарности») и предупреждает, что речь идет о «новом вторжении варваров, сильных своею талантливостью и ужасных своею небрезгливостью» (с. 172 ук. изд.). Бахтину могли запомниться и гумилевские характеристики людей книги и людей газеты: «Первые жили в мире тысячелетних образов и идей, говорили мало, зная, какую ответственность приходится нести за каждое слово, проверяли свои чувства, боясь предать идею, любили, как Данте, умирали, как Сократы <…> Вторые, юркие и хлопотливые, врезались в самую гущу современной жизни, читали вечерние газеты <…>, пользовались только готовыми фразами или какими-то интимными словечками, слушая которые каждый непосвященный испытывал определенное чувство неловкости».
В ФМ (с. 84) «Письма о русской поэзии» Н. Гумилева названы (в сноске) книгой довольно случайных статей.
301
204. Вся тема «Хлебников» — о проблеме новизны слова. Тема заканчивается тем, чем начинается в ФМ глава «Формальный^метод в России». В предпоследнем абзаце темы (с. 368): «Виктор Шкловский писал, что у футуристов впервые воскресло слово…», далее — суть позиции Шкловского на языке Шкловского. В начале ук. главы ФМ: «Первым историческим документом этого направления является брошюра В. Б. Шкловского 'Воскрешение слова', вышедшая в 1914 году»; далее перечислены другие выступления Шкловского, в т. ч. названа его статья «Заумный язык и поэзия» в сборнике Опояз'а, далее на с. 81: «Определили формализм наиболее радикальные течения литературного творчества и наиболее радикальные устремления связанной с этим творчеством теоретической мысли. Главная роль здесь принадлежала футуризму и прежде всего Велимиру Хлебникову. Это влияние футуризма на формализм было настолько велико, что, если бы дело закончилось сборниками Опояз'а, формальный метод стал бы объектом науки о литературе в качестве лишь теоретической программы одного из разветвлений русского футуризма». В результате в теме «Хлебников» — путь от Хлебникова к утверждениям Шкловского, в ук. гл. ФМ — от утверждений Шкловского — к Хлебникову.
302
205. О, лебедиво! О, озари! — из стихотв. «Кузнечик»; см. также четверостишие:
О, достоевскиймо бегущей тучи!
О, пушкиноты млеющего полдня!
Ночь смотрится, как Тютчев,
Безмерное замирным полня.
303
206. Ср. у Гумилева: «Очень чувствуя корни слов, Виктор Хлебников намеренно пренебрегает флексиями, иногда отбрасывая их совсем, иногда изменяя до неузнаваемости. Он верит, что каждая гласная заключает в себе не только действие, но и его направление. <.. > Взяв корень слова и приставляя к нему произвольные флексии, он создает новые слова <…>» (с. 172 издания, ук. в примеч. 203).
304
207. Ср. в ФМ: «Пафос раннего формализма лучше всего определяется словами В. Шкловского — 'воскрешение слова'. Формалисты изводят из темницы плененное поэтическое слово.
Однако они были не первыми воскресителями. Мы знаем, что о культе слова говорили уже символисты. Воскрешали слово и непосредственные предшественники формалистов — акмеисты и адамисты.
Именно символизм выдвинул самоценность и конструктивность слова в поэзии» (с. 82).
