305
208. Вильгельм Вундт критически упомянут в МФЯ в Главе первой Второй части (МФЯ, 51).
Что касается стихотворения с заглавием «Полдень», то Бахтин, возможно, имел в виду стихотворение «Небо душно и пахнет сизью и выменем…», которое, насколько нам известно, никогда с таким заглавием и вообще с заглавием не печаталось. Возможно, так оно называлось в устной традиции, как, к примеру, стихотворение А. С. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» известно в устной традиции под названием «Памятник». Другое дело, что в отличие от стихотворения Пушкина в стихотворении Хлебникова нет и слова полдень; кроме того, другие случаи, когда бы так называли это стихотворение Хлебникова, нам не известны. Возможно, после этой публикации ЗМ появятся более удовлетворительные объяснения этого места.
306
209. См. примеч. 204.
307
210. Ср. в теме «Белый»: «О синтаксических новшествах говорили и футуристы, но это были лишь одни разговоры» (с. 328).
308
211. Объемное примечание Н. А. Панькова о Цицероне и Тите Ливии, касающееся, в частности, возможности говорить о порнографическом характере их риторики, см. в ДКХ, № 2,1995, с. 120–122.
309
212. В теме «Маяковский» более, чем в какой-либо другой теме этого курса, в М.М.Б. чувствуется будущий автор книги о Рабле; в этом абзаце, где речь идет о метафоре, ругательстве и библейском стиле, это чувствуется особенно. См. также следующий абзац об основной теме поэзии Маяковского. Наброски <О Маяковском> (т. 5, 50–62) пишет в 40-е гг. уже действительный автор книги о Рабле, и имя Рабле буквально присутствует в этих набросках.
Что касается отношения Бахтина к поэме «Война и мир», то ср., через полвека, в Беседах (с. 130):
Д: Ну, «Облако в штанах» Вы знали? «Облако в штанах», «Войну и мир», «Человек»?
Б: Вот это я знал, да. Это я знал. Я помню, мне очень нравилась его… «Война и мир». Там были очень интересные строфы, очень хорошие строфы. Но были, конечно, фальшивые, выдуманные нарочитые строки.
310
213. Об Эмиле Верхарне, футуристах, Маяковском и Брюсове см. в теме «Брюсов» во фрагменте «Поэзия Брюсова после Октябрьской революции» (с. 296). См. также о Маяковском и Верхарне в наброске <О Маяковском>(т. 5, 61).
Ср. также на с. 168–169 ФМ замечание о том, что «футуристы явились выразителями общественной группы, отброшенной на периферию социальной жизни, социально и политически бездеятельной и неукорененной».
311
214. В примечании к этому месту в ДКХ H. A. Паньков в качестве примера называет роман Анатоля Франса «Восстание ангелов» (ДКХ, № 2, 1995, с. 122–123).
312
215. Ср. с мнением Луначарского, высказанным 8 февраля 1925 г.: «<…> о Лефе я не говорил сознательно: во-первых, я об этом не один раз уже говорил, а во-вторых, Леф вообще уже почти отжившая вещь. Я извиняюсь перед товарищем Маяковским, но пока товарищ Маяковский лефист, он уже отсталый тип. Он был прав, когда хотел посадить на одну ладонь имажинистов и другой прихлопнуть. Но теперь Леф повторяет зады, он не идет вперед, он потерял темп жизни» (из выступления на диспуте «Первые камни новой культуры»; цит. по «Новое о Маяковском», ЛН, т. 65, 1958, с. 31).
Конца Лефа это, однако, тогда не означало: так, через два года, 23 марта 1927 г., на диспуте «Леф или блеф?» (после статьи Вячеслава Полонского «Заметки журналиста. Леф или блеф?» в газете «Известия» в конце февраля 1927 г.), Маяковский, как и в 1923 г., и в 1925 г., еще продолжал отстаивать позиции Леф'а, лефов или лефистов, и печатных изданий Леф'а. Лекция о Леф'е могла читаться примерно в это время: в первые месяцы 1927 г., но, видимо, не раньше февраля-марта.
313
216. Луначарский так отвечал Маяковскому на диспуте «Первые камни новой культуры» (см. примеч. 215): «Моя мысль совершенно ясна. Я говорил, что для того, чтобы литературная работа могла идти вперед, ей нужно на кого-нибудь опираться. На кого? Кто является для нас самым близким и приемлемым? Классики и народники. А не говорил я, например, что символисты или декаденты, или Леф или футуристы» (см. изд., ук. в примеч. 215: с. 35).
314
