Здесь даже воздух пропитан такой древностью, что кажется, вот-вот из вагона выйдет проводник в жилете и что есть мочи дунет в серебряный свисток, а потом проводит меня к телеге. Но нет, я сажусь в душное такси и еду в крошечную деревенскую церковь.
Она куда симпатичнее вокзала. Аккуратные надгробные памятники заливает солнце. На дорожке, посыпанной гравием, стоит мама невесты в голубой шляпе. Она смотрит на меня удивленно, потом вспоминает, кто я такой, и улыбается (видимо, с облегчением — все могло быть хуже, если б я стал ее зятем). Потом хватает меня за рукав и восклицает:
— Поздравляю! Я слышала, что ты следующий!
Скромно улыбаюсь в ответ. Она поглядывает на крыльцо и беспокойно сцепляет руки: «Я так волнуюсь!» Мы идем в церковь: море смокингов, шляп, плачущих младенцев и родственников, которые обмахиваются программками церемонии. У алтаря стоит жених и ногой выбивает дробный ритм.
Пока я протискиваюсь на место, атмосфера в церкви неуловимо меняется. Точно по сигналу все выгибают шеи в накрахмаленных воротничках на свет, который струится из двери. Я поворачиваю голову и в лучах солнца вижу свою бывшую подружку, очаровательную невесту. Она потрясающе выглядит.
Почему все женщины так прекрасны в этот миг? Дело в белом платье? Нет, тогда бы и простые девушки в белых платьях были так же прекрасны, а неделя отпуска на побережье Испании показывает, что это неправда. Наверно, причина в том, что невеста воплощает всю надежду мира. Когда мы улыбаемся при виде цветущей невесты, мы улыбаемся собственным сокровенным мечтам.
И еще у моей бывшей отличная грудь.
Заметно нервничая, она подходит к алтарю. Жених облегченно улыбается и выдыхает, музыка останавливается, начинается церемония бракосочетания.
О да. Я и забыл, как красива эта церемония — старая, из «Книги общей молитвы».
«Возлюбленные мои, мы собрались здесь, перед лицом Господа, и перед этими людьми, чтобы связать этого мужчину и эту женщину священными узами брака. Союза, зародившегося во времена человеческой невинности…»
Желтые и голубые цветы особенно красивы в солнечном свете. Я мечтательно разглядываю витражные окна.
«Жених, согласен ли ты взять эту Женщину в законные жены? Клянешься ли любить ее и уважать, служить ей утешением в болезни и здравии, в богатстве и бедности, и хранить ей верность, пока смерть не разлучит вас?»
Жених собирается с духом и отвечает. Интересно, где он купил такой галстук? Сзади меня тихонько всхлипывает ребенок.
«Невеста, согласна ли ты взять этого Мужчину в законные мужья? Клянешься ли ты повиноваться ему во всем, любить его и чтить в болезни и здравии, в богатстве и бедности, и хранить ему верность, пока смерть не разлучит вас?»
Представляю, как тихонько хихикает сейчас моя подруга. «Повиноваться» — это точно не про нее. Но я знаю, что она в восторге от старомодной церемонии.
«Скрепите ваш союз поцелуем…»
Потом мы все встаем и с удовольствием поем гимн. В программе написано, что он из сборника «Олнейские гимны». Очень трогательные слова; когда я держу книжечку в руке, они кажутся мне невыразимо прекрасными.
Потому что в этот миг мне действительно кажется, что небеса пролились на меня божьим дождем, дождем восхитительной и нежданной любви.
А может, дело просто в свадьбе. Они всегда так трогательны.
Церемония подходит к концу. Молодожены ставят подписи. Мы все молимся, вновь начинает играть орган, и вступает хор. Невеста чинно шагает по проходу в сопровождении гордого мужа. Затем женщины утирают слезы, мужчины поправляют воротнички, и все выходят на солнце, чтобы быстренько выкурить по сигарете и поглумиться над шляпами друг друга.
На праздничном обеде гости изрядно накачиваются — несколько пар занимаются сексом прямо в кустах у отеля. Но я один, и мне пора возвращаться в Лондон, где меня ждет Клер.
В конце концов, около пяти вечера, я прощаюсь с довольными гостями, целую свою бывшую в щечку и сажусь в такси, а потом и на лондонский поезд. До дома добираюсь раньше, чем нужно, — у меня в запасе еще час-два, можно прогуляться по тихим летним улицам Фицровии.
По пути меня одолевают мысли о былом. Наверно, оттого, что сегодня вышла замуж моя бывшая подруга, да и маршрут по сонному району я выбрал ностальгический. С этими улицами и проулками связано множество воспоминаний. Пусть это несущественная ниточка в вышивке Лондона, зато моя.
Здесь, например, расположено общежитие университета, где я впервые занялся сексом. С Бриони. Вон в той комнате наверху — крохотная комнатушка была, ничего не скажешь. Сейчас здесь нет студентов, все на каникулах, но в коридорах будто бы отдается наш смех, далекие отзвуки счастья.
А здесь я познакомился с Элеонор. Дыра, в которой мы жили среди коробок из-под пиццы, крадя электричество у муниципалитета. Старинный дом в георгианском стиле недавно перестроили, и теперь он стал куда роскошнее, представительнее. Наверняка здесь больше нет подростков, которые играют на гитарах, курят травку и гогочут от заката до рассвета.
Вот тут я переспал с докторшей, Терезой. Помню, как занимался с ней любовью: она была в своем халате. Очень сексуально. Но как же наш едва не родившийся ребенок? Ничего сексуального в этом нет; мне становится грустно. Может, так распорядилась судьба, ведь тогда я бы не встретил Клер. И не нашел бы своего счастья — спокойного, семейного счастья, которое я обрел впервые в жизни.
Наконец подхожу к Риджентс-парку. Его гладкие зеленые лужайки полны игроков в софтбол, молодых мам с колясками, дремлющих старичков, а сзади — безупречная сливочная белизна дома Нэша. Дивный вечер.
Когда я дохожу до середины парка, меня настигает еще одно воспоминание. Именно здесь мы с Бриони закопали бутылку. Двадцать лет назад, сразу после секса в кустах. Стоял погожий летний вечер. Мы были так влюблены, что решили увековечить мгновенье: написали записку, в которой поклялись друг другу в любви, засунули ее в бутылку и закопали. Прямо тут. Мы думали, что наша любовь навсегда.
Глядя на траву, я мог бы совсем приуныть. Мог бы задуматься о бренности любви и тщетности всех усилий. Нехорошие мысли на пороге свадьбы…
Но я не унываю. Вместо того чтобы поддаться тревоге и печали, я почему-то воспрянул духом. Забыв о трудностях настоящей любви, я вспоминаю ту строчку из стихотворения Филипа Ларкина: «От нас останется лишь любовь». Думаю, это правда. Что бы мы ни делали, с какими бы бедами ни сталкивались, если мы любили — значит, были счастливы, значит, радовались. Для того мы и живем, потому и не хотим уходить из жизни. Любовь ее облагораживает. К тому же все, кого я любил, остались в моем сердце. А значит, все они здесь. Этим чудесным вечером они рядом со мной в парке.
Вот, к примеру, Тревор — он стоит у киоска с мороженым и машет мне рукой. Наверное, ему не терпится выпить пива. Там Бриони в летнем платьице дует губки и хмуро разглядывает цаплю. Из-за угла выходит Мин, тайская проститутка. Счастливая, она толкает перед собой коляску с малышом, который мог оказаться моим. Я поворачиваюсь и у самого берега вижу расправленное одеяло. На нем сидят и прихлебывают вино Тамара с Амели. Рядом Джо делает сэндвичи — на нем красивое платье. Салли Лонг, моя первая любовь, вовсю хихикает и болтает с Эдрианом Броди. За деревом прячется писатель Томас Гарди, пытаясь заглянуть под юбку Амели.
А по озеру плывет лодочка. Я с трудом различаю в ней два силуэта. Это молодая пара — мои родители. Они взяли напрокат лодку и захватили с собой корзину с едой. Из папы вышел неважный гребец,
