в траве. Возможно, это были всадники, которых они видели в темноте, или отряд, сменивший ночную стражу. Бдительные парни, решил Глеб.
Внезапно всадники остановились, и несколько воинов спрыгнули наземь. Кажется, они были в том месте, где Тори положила коней, и Глеб подумал, что стражи наткнулись на примятую траву. Впрочем, под сильным ливнем трава легла повсюду, и теперь, высыхая, стебли распрямлялись, скрадывая все следы.
Похоже, Люди Холмов изучали землю, но потом один наклонился, что-то поднял, вскинул над головой вроде бы не очень длинную крючковатую палку, и все столпились вокруг него. Что там была за находка, Глеб за дальностью расстояния не разглядел, но шокаты вдруг пришли в страшное возбуждение – замахали руками и копьями, пронзительно завопили, и десяток всадников помчался в лагерь, что-то выкрикивая. «Тан-наа ле-ем ба-ага!» – донеслось до Глеба. И снова: «Тан-наа ми-ин ле-еем ба-ага!»
– Что они кричат? – спросил он.
– Я услышала «танна». Танна – метательный топорик, а остальное не разберу, – с озабоченным видом ответила девушка. – Нашли топорик там, где мы прятались ночью… Ты ничего не терял?
– Сейчас проверю.
Глеб спустился к вороному. Обычно его топорик висел в петле из конского волоса, наброшенной сзади на седельную луку, но сейчас он не нашел ни волосяного шнура, ни топора – должно быть, петля соскользнула, когда Уголь лег в траву. Жаль! Впрочем, подумалось ему, у Тори целый арсенал, чем-нибудь поделится.
Он поднялся к девушке на вершину холма.
– Похоже, нашли мой топорик. Теперь они знают, что ночью кто-то подобрался к лагерю.
Тори вслушивалась в вопли шокатов. В лагере царила суматоха – по крайней мере две сотни воинов седлали лошадей.
– Дело не в этом, – сказала она. – Откуда этот топор? Ты принес его с Земли?
– Нет, нашел неподалеку от большой реки, на поле битвы, среди костей. Хорошая сталь и на топорище искусная резьба…
– Какая? – Тори явно встревожилась.
– Там было изображение зверя, вот такого. – Глеб коснулся висевших на шее клыков. – Ты назвала его Прыгающим с Деревьев.
– Плохо! – Ее лоб пересекла морщинка. – Очень плохо, Дон! Зря ты взял этот топор!
Из лагеря выступали отряды воинов по двадцать-тридцать человек. Они направлялись к краям котловины, на юг и север, запад и восток, за ручей и озеро, к окружающим низину холмам. Кажется, шокаты твердо решили поймать владельца топора.
– Надо уходить, – промолвила Тори. – Быстрее! Солнце и на палец не поднимется, как они будут здесь!
– Что не так с этим топором? – спросил Глеб.
– После! После, Дон!
Они бросились к лошадям. Склон холма, глядевший на юг, был покатым, и Тори сразу пустила серого в галоп. Спустившись вниз, беглецы с полчаса петляли среди пологих, постепенно понижавшихся холмов и, наконец, выехали в степь. Но едва они успели удалиться от холмистой гряды, как за их спинами появился отряд всадников. То ли кони у шокатов были свежими, то ли им был известен короткий путь на равнину, но оказались они близко, метрах в двухстах. Тори и Глеба заметили, поднялся крик, засвистели стрелы, втыкаясь на излете в землю. Девушка хлопнула серого по шее, и конь ускорил бег. Уголь держался за ним без всяких усилий. Знакомое чувство охватило Глеба – он ощущал, как напрягаются мышцы коня, и казалось ему, что Уголь летит над травами словно огромная птица.
– Мы сможем уйти от них? – крикнул он, поравнявшись с Тори.
– Ты сможешь, твой конь – хаах, – послышалось в ответ. – Мой не такой сильный, и у Людей Холмов лошади не хуже.
– Что им нужно?
– Наши жизни. Они нашли топор и думают, что мы – из Людей Зверя. – Ветер бил им в лицо, на мгновение девушка задохнулась, потом крикнула: – Таких положено убивать! Чужих лазутчиков тоже!
Они мчались по степи стремительным галопом. Шокаты вроде бы не приближались, но и не отставали; оглядываясь, Глеб видел, как блестят острия копий и целят им в спину арбалеты. Он сосчитал всадников – их было семнадцать, и у половины кони такие же резвые, как серый. Эти скакали впереди, сбившись плотной кучкой, остальные растянулись метров на пятьдесят, но ни один не оставил погоню. «Настойчивые парни!» – подумал Глеб. Чем им не понравился топорик?
Уголь ушел в сторону, и тут же над плечом Глеба пропела стрела. Целили в шею, но наконечник лишь разрезал куртку. Выстрел смертельный, не за тем, чтобы ранить и пленить…
Тори повернулась, вскинула арбалет, метнула одну стрелу, потом другую. Два всадника рухнули с коней, третий, наткнувшись на лошадь убитого, вылетел из седла.
Смерть, снова смерть, мелькнуло в голове у Глеба. На миг встали перед ним поросшие лесом горы, узкое ущелье и колонна боевых машин, ощетинившихся пулеметами. Там, на Кавказе, не было таких стремительных погонь, там двигались неторопливо и осторожно, присматриваясь к каждому дереву, каждой скале, и свистели там не стрелы, а пули. Что, впрочем, сути не меняло – смерть повсюду смерть. Смерть приходит быстро, в одно мгновение, а чтобы спасти человека, надо очень постараться, и уйдут на это недели и месяцы. К тому же солдат на свете больше, чем врачей, подвел он печальный итог.
Тори опять выстрелила, сбив с коня шоката. Передовые всадники ответили, целясь на этот раз ниже, в лошадей; Уголь увернулся, а в бедро серого ударили две стрелы. Конь застонал, и это было так похоже на стон человека, что у Глеба зашевелились волосы. В следующую секунду стрела воткнулась в бок девушки.
Обломив ее, Та, Кто Ловит Облака Руками, повернула к Глебу побледневшее лицо.
– Уходи, Дон… Уходи на восток, к большой реке… там керы, Люди Кольца, мои соплеменники… скажешь им…
Глеб молчал, соображая, серьезна ли рана. Стрела вошла глубоко, но все же до брюшной стенки не достала и на кость не натолкнулась… Разрыв тканей и, возможно, задето легкое… В полевом госпитале он справился бы с этим минут за двадцать – извлек стрелу, прочистил рану, наложил швы… Но госпиталя нет, нет зажимов, ланцета, щипцов, кетгутовой нити, а есть только нож… Нож и погоня за спиной.
Серый, хоть по ноге его струилась кровь, мчался с прежней резвостью, спасал всадницу, и было ясно, что он упадет и умрет, но бег не остановит. Тори обмотала уздечку вокруг пояса, легла на шею лошади, обхватив ее руками; кожаный панцирь у нее на боку потемнел. Кровотечение обильное, может лишиться чувств, мелькнула мысль у Глеба.
Оглянувшись, он увидел, что шокаты приближаются, и погрозил им кулаком. Раз догоняют, значит, с серым он ошибся – все же раненый конь скачет медленнее… Гнев туманил разум Глеба, гнев и обида на судьбу. Потерял Марину, теперь теряет эту девушку… Пусть ничего у них не выйдет, но решение, быть им вместе или нет, они примут сами, только они, а не эта банда за спиной! Однако ситуация иная, чем с Мариной, вдруг мелькнула мысль. Тогда он ощущал бессилие – ведь источник болезни незрим, и нельзя сражаться с раковыми клетками как с живым противником. Но сейчас враги были в человеческом обличье, и значит, он мог свести счеты с судьбой – или хотя бы поспорить с нею.
Вороной скакал бок о бок с серым, будто старался его ободрить. Наклонившись, Глеб схватил рукоять клинка, висевшего под седлом Тори, и дернул к себе. Это оказалась не сабля, не меч, а широкое полуметровое лезвие на древке вдвое большей длины, с острым наконечником – смертоносное оружие, скорее похожее на алебарду или старинный бердыш. Штучка не для женских рук, подумал он и тут же удивился – оружие было не тяжелым.
– Я не убиваю людей, я их лечу, – молвил Глеб и повернул коня. – Но что поделаешь, раз выдался такой случай…
Описав дугу, Уголь ринулся на шокатов. Во главе отряда скакали четверо на самых быстрых лошадях, еще десяток растянулся цепью за передовыми. Глеб увидел, как один из всадников поднимает арбалет, но едва стрела сорвалась с тетивы, как вороной прянул в сторону. До врагов было уже рукой подать, не больше полусотни метров, и расстояние стремительно сокращалось. Трое передовых потянули из ножен мечи,
