Был ранний вечер, когда Энн позвонила у дверей элегантного георгианского особняка в районе Нью-Таун в Эдинбурге.
Дверь открылась. Энн чувствовала, как колотится ее сердце.
— Боже мой, вы! — приветствовала ее Салли.
— Да, Салли. Я решила, что мне пора увидеть Эмму.
— Входите. Питер еще не вернулся с работы и… — Салли помолчала, оставаясь на пороге. — По правде сказать, Энн, я не думаю, что он обрадуется, застав вас здесь.
— А почему, Салли? Что я такого сделала? — Она без улыбки посмотрела невестке прямо в глаза. В лице Энн появилось жесткое выражение, которое не было ей свойственно прежде. Увидев это выражение, Салли покраснела. — Мне так и оставаться на пороге?
— Извините, Энн, входите.
Салли ввела ее в длинную, изящно обставленную гостиную. Энн с удовольствием отметила некоторые предметы из своей прежней обстановки и две подаренные ею картины. Место и освещение для них были выбраны удачно.
— Какая прелестная комната! Мебель из Мидфилда здесь к месту. Здесь более просторно и, по- видимому, гораздо лучше для всех вас. — Сделав над собой нечеловеческое усилие, Энн старалась говорить непринужденно.
Она заметила, что Салли начинает понемногу оттаивать.
— Да, нам очень нравится в Эдинбурге. Здесь столько интересного… такая красивая архитектура, — говорила Салли, пытаясь вести светскую беседу и не отрывая глаз от стенных часов. Она ни разу не встретилась взглядом с Энн.
— А где Адам? Я, собственно говоря, приехала, чтобы повидаться с ним.
— Его сейчас купает девушка, помогающая мне по хозяйству. Знаете, из студенток, приезжающих по обмену. Что вам предложить? Джин с тоником?
— Если можно, белого вина с минеральной водой. Видишь ли, я беременна.
— О, Энн, вы, должно быть, очень счастливы! А как вы себя чувствуете? — Салли всем корпусом повернулась к ней. Ее лицо выражало искреннюю радость.
Естественность, с которой Салли отреагировала на ее новость, помогла Энн в свою очередь избавиться от сковывавшей ее неловкости.
— Чувствую я себя хорошо, несмотря на свой возраст. Расскажи мне про Эмму.
— Это чудная девочка. Сейчас она спит. Мне кажется, она похожа на вас… Поверьте, я хотела, чтобы вы увидели ее, но Питер… он решил порвать с вами всякие отношения.
Сейчас можно было, наверное, начать откровенный разговор, но Энн подумала, что лучше сперва повидаться с Адамом. Ей хотелось знать, что она почувствует, увидев внука. Она была уверена, что сразу все поймет.
Дверь открылась, и мальчик вошел в комнату. Он был уже в пижаме и сжимал в руках старого потрепанного медвежонка.
— Здравствуй, Адам! — тихо проговорила Энн.
Ребенок помедлил, недоуменно глядя на незнакомую женщину.
— Бабушка? — неуверенно произнес он. — Бабушка! — Его лицо озарилось радостной улыбкой.
— Дорогой! — Энн наклонилась и протянула к нему руки. Адам пробежал через всю комнату и бросился в ее объятия. Прижимая ребенка к себе, она почувствовала, как любит его. Этой любви ничто не могло изменить. Больше того: она всем сердцем поверила, что этот мальчик ее внук, что в его жилах течет ее кровь. — Какой же ты умник, что не забыл меня, хотя прошло столько времени!
— А почему ты раньше не приезжала? — с упреком спросил мальчик. — Знаешь, я очень по тебе соскучился.
— Видишь ли, Адам, я теперь очень занята. Я разъезжаю по свету в красивом самолете. Но обещаю, что в будущем непременно найду время и опять приеду к тебе.
Энн просидела с Адамом около получаса. Мальчик — ему было уже почти шесть лет — рассказывал ей о школе, в которой учился, о своих друзьях, о том, кем он хочет стать, когда вырастет. Она слушала как завороженная. Адам говорил с ней как с любимым, близким человеком, будто они почти не расставались. Энн обнаружила у него шотландский выговор.
Салли сидела на краю стула и нервно поглядывала на стенные часы, сверяя их со своими, теребила юбку, стряхивая с нее воображаемые пушинки. Энн, напротив, чувствовала, как ее охватывает необъяснимое спокойствие.
— Когда должен прийти Питер? — спросила она с мягкой улыбкой.
— Обычно он в это время уже дома. Его можно ждать в любую минуту.
В это время Энн услыхала поворот ключа в замочной скважине. Адам пулей вылетел из комнаты.
— Папа, бабушка приехала! — раздался его голос.
Питер стоял на пороге. С тех пор как Энн видела его в последний раз, морщины, прорезавшие его лоб, стали глубже. Энн заметила, что на нем, как обычно, потрепанные вельветовые брюки со свитером. Он мог бы теперь позволить себе хорошо одеваться, невольно подумала она, глупо, что он так небрежно относится к своему внешнему виду, — ведь он выглядел бы гораздо лучше.
— Здравствуй, Питер! — спокойно сказала она.
— Я подумал, что Адам говорит о твоей матери, — обратился Питер к Салли, не обращая внимания на Энн.
Пройдя через комнату, он налил себе виски.
— Чему мы обязаны этой честью? — осведомился он затем.
— Я приехала, чтобы узнать правду, — просто ответила Энн.
— Пойду уложу Адама спать. — И Салли торопливо вывела мальчика из комнаты.
— Останься, Салли. Я хочу, чтобы мы все участвовали в этом разговоре. Попроси няню заняться им.
Салли неохотно вернулась в комнату, поручив Адама помогавшей ей девушке. Энн, стоя, смотрела на обоих.
— Итак, прошу вас рассказать мне правду.
— Правду о чем? — спросил Питер, глядя на нее поверх края бокала.
— Хорошо. Салли, ты была любовницей моего мужа?
Салли перевела глаза с Энн на Питера, потом обратно.
— Да, — ответила она почти шепотом.
— Адам — сын Питера?
— Не знаю.
— Вы пытались выяснить?
— У отца была такая же группа крови, как и у меня, — вмешался Питер. — Установить ничего нельзя.
— Ясно. Когда ты вступила в связь с Беном? — спросила Энн, все еще ощущая странное спокойствие.
Совсем недавно, сидя в самолете, она и подумать не могла, что с таким хладнокровием будет вести с сыном этот нелегкий разговор.
— Перестань, мама, хватит с нас этой ерунды! Какой смысл обсуждать это сейчас? С этим покончено, баста! Этот подонок умер! Мы с Салли нашли в себе силы поставить на случившемся крест. К чему снова ворошить прошлое?
— Я ничего не ворошу, а просто пытаюсь сложить вместе отдельные части этой головоломки. Для моего собственного душевного спокойствия мне необходимо знать, когда все это произошло. Кроме того, я хочу понять, за что ты так меня ненавидишь.
Энн сама удивлялась своему самообладанию: в ее голосе прозвучал самый обыденный интерес, словно она спрашивала у Салли, где та купила свое платье. «Услышь кто-нибудь наш разговор, — подумала она, — каким странным он бы ему показался».
— Черт побери, а что я должен почувствовать, увидев тебя? Радость, что ли? Может быть, мне
