наличии работы. На него смотрят с нескрываемым удивлением, он еще не осведомлен, что ермолка – неотъемлемый признак религиозного человека, который ее никогда не снимает. Светские надевают ее разве что на похоронах. Так же наивны оказываются и их представления о рынке труда. Возвращаясь из этих походов, в которых они экономят на автобусах, Я. опускает ноги в приготовленный для него женой таз с холодной водой и удивляется, почему вода не закипает мгновенно. Его жена тем временем принимает новое решение и приносит адрес, по которому ищут работника для уборки дома. Так она делает свой первый шаг к титулу Баронессы. На первую уборку они идут вдвоем. Утверждая свое главенство и ответственность в семье, Я. твердо и решительно идет к унитазу – это его первый унитаз, вымытый на родине предков. В этом году в Еврейском Государстве плохо с водой, слышали они по русскому радио, Я. заботится о водном балансе своего государства, и пока Баронесса драит стекла, он вымывает всю квартиру одним ведром воды, включая протирку. Хозяйка, следуя за ним по комнатам, удивленно щелкает языком. На следующую уборку приглашают только Баронессу, полы в следующий раз они вымоют сами, говорят хозяева.
В поисках заработка Баронесса идет в дом престарелых с неходячими больными. О том, что там есть работа, она узнала от зеленщика, у которого они покупают фрукты и овощи по бросовым ценам накануне субботы перед самым закрытием лавки.
– Но там, как бы тебе сказать, – каки, пипи. Сможешь? – вежливо улыбается продавец, глядя на женщину, которая, несмотря на эмиграцию, не выглядит подходящей для такого рода работы.
– Не сможет, – быстро отвечает за нее Я. и начинает расплачиваться, чтобы прекратить разговор.
– Смогу, – неуверенно отвечает Баронесса.
И хотя Я. относится к этой затее как к явному преувеличению, Баронесса отправляется на разведку, и следом за ней увязывается Я. “Бейт Камински” называется небольшой комплекс низких зданий, приютившийся среди зелени на окраине городишка, в котором они живут. Пройдя по опрятным дорожкам с цветами по сторонам, она осторожно заглядывает во входную дверь, и взгляд ее натыкается на старичка в инвалидной коляске, чья нога импульсивно дергается. Баронесса отшатывается от двери, и Я., тоже заглянувшему в дверь, чтобы узнать, что так поразило жену, приходится едва ли не бежать, чтобы догнать ее. Намного позже он решается прокомментировать этот эпизод, введя в семейный лексикон определение “храбрый котенок”.
По протекции все того же зеленщика они идут вместе приводить в порядок садик при доме. Получив инструменты, они рывком бросают машину своего усердия вперед. Слышен свист шин и вой мотора, разрывает воздух визг циркулярной пилы, ковш карьерного экскаватора вгрызается в скальный грунт, громадный насос откачивает воду из затопленного Нью-Орлинза, который русские именуют Новым Орлеаном. Все это – образ усердия приближающейся к сорокалетию пары бывших инженеров-начальничков (Я. приблизился больше, Баронесса меньше), вскапывающих землю, швыряющих сорняки в кучу. Это – образ усердия, выжимающего пот ручьями из их телесной оболочки. Они работают так, как, по слухам, на вольном Западе работают все вольные пахари. Их работодатели, муж с женой, ими явно довольны, после работы они приглашают их выпить с ними чаю. Они ведут светскую беседу, в конце которой сообщают, что намерены заплатить им не по 10, как платят обычно, а по 12 шекелей в час. Обе пары чрезвычайно горды собой и своим сионистским порывом. Возвращаясь домой, Я. и Баронесса проходят мимо лавки зеленщика.
– Заплатили? – спрашивает их зеленщик.
– Конечно, – удивляются они самому вопросу и любопытной улыбке зеленщика.
– Они персы (персидские евреи, конечно), – осторожно пытается он объяснить, но по-прежнему остается не понят Я. и Баронессой, а дальнейших объяснений политкорректный зеленщик им не предоставляет. Объяснение приходит гораздо позже из местных анекдотов, согласно которым персидским евреям приписывается особая прижимистость. Даже сыну-студенту денежные купюры, гласит анекдот, перс посылает по факсу.
Этой ночью им не удается заснуть, их тела ломит, гнет, и на следующий день работа уже идет совсем не так споро. Еще и участок земли, на котором они сегодня трудятся, гораздо жестоковыйнее вчерашнего, сорняки оставляют в руках лишь свои пышные прически, а их упорные тела держатся за землю с настоящим сионистским задором, стремящимся посрамить Я. и Баронессу, евреев новой формации и железной закалки. Вредным растениям удается их злокозненный замысел. На лицах работодателей проницательным трудящимся, воспитанным на высоких образцах русской словесности, известной своей тонкой чувствительностью, несложно прочесть выражение трагического разочарования. Молчат и те, и другие. Наконец, окончательно выбившись из сил, бывшие инженеры сдаются, они объясняют хозяевам возникшие неожиданные трудности с характером земли. Хозяева выражают понимание. Я. заявляет, что за сегодняшний труд он не может позволить себе просить больше восьми шекелей в час. Это заявление тоже воспринимается с уважительным пониманием. Чая и беседы сегодня не будет. Они расстаются в суровом немногословии. Пустые головы уцелевших сорняков провожают их издевательским покачиванием, в котором столько едкого недоверия к изнеженным субъектам, которым дай бог удержать в руке шариковую авторучку с голубой пишущей пастой. Этой пастой, ее голубым цветом, одного с нашим знаменем, заполнен банковский чек. Патриотическая голубизна чековых чернил оплатит им их великий трудовой порыв.
В другой раз им было предложено помочь привести в порядок квартиру после ремонта. Как и было договорено, Я. и Баронесса предстали перед дверью работодателя в 8:00. Когда хозяйка квартиры, худощавая, стройная женщина, открыла дверь, по радио раздавались сигналы точного времени.
– Ну, вы прямо как солдаты, – сказала она одобрительно.
Уже через час-полтора работы она, скомандовав передышку, повела их на кухню и, прикуривая одну сигарету от другой, угощала завтраком, кофе и вела беседу уверенным и твердым тоном. Она из Польши. Чтобы поддерживать домашний порядок на должном уровне, она продала дом, с которым слишком много хлопот, и купила эту квартиру. Что здесь убирать, Я. с Баронессой плохо себе представляют. Но стараются пройтись предоставленными в их распоряжение моющими и трущими средствами по и без того чистой мебели и полам.
– Страна нормальная, – говорит она, – народ тяжелый. Да, я – социалистка, мне не нравится, когда вас используют.
Прощаясь, она выписывает чек на сумму, равную той, которую они тратили в то время на питание в течение месяца. Открыв дверь и увидев на пороге две центральных газеты Еврейского Государства, она с убежденностью говорит:
– Это мусор и это мусор! Хотите?
– Что нам с ними делать, мы читаем пока только адаптированные тексты?
– Что-то такое есть и в еврейском социализме, – отметила Баронесса, разглядывая чек.
Понемногу кажущаяся размытой вначале картина новой для них жизни приобретает оттенки, становясь плотью и кровью их самих, вытесняя старые разветвленные корешки их привычек и предпочтений, меняя их ментальный базис.
А. удается получить место подметальщика в муниципалитете – большая удача. Однажды, когда он приходит в ульпан, его бьет нервная дрожь, хотя он пытается смеяться. Когда он подметал тротуар, к нему подошла старушка, погладила математика по руке и сказала: “Как хорошо, что вы приехали. До этого здесь работал араб, я его так боялась”.
А вот и первый дождь после долгого жаркого лета, которое настроенному на борьбу семейству показалось вовсе не таким уж ужасным. Кроме того случая, когда, возвращаясь августовским днем из очередного пешеходного перехода “мы ищем работу”, за пару сотен метров от дома Я. вдруг почувствовал слабость. Его дыхание стало хвататься за невидимые опоры и не находило их, залитый солнцем мир качнулся, глухая белая стена, вдоль которой он шел, попыталась встать в невозможную для стен позицию, она приподняла один свой край над землей и наклонилась над ним. Если я потеряю сознание здесь, меня не скоро найдут, проползла вялая мысль. Он сначала замер, а потом медленно, чтобы не испугать пульс, двинулся к улице, где его могли бы заметить. Постояв в тени, он уже легче дошел до дома. Зря он отказывался из вежливости от холодной воды, которую ему предлагали вместо работы, подумал Я.
В одном месте им пытаются втолковать принятые коды общения:
– Ну что ж вы так входите и с порога: “Мы ищем работу”? Сядьте, поздоровайтесь, спросите, как
