я ограничился лишь тем холодным, пустым письмом… — Пол также поднялся со стула, и, поняв, что его печаль была искренней, я без колебаний шагнула в его объятия. Мы целовались. Он крепко прижал меня к себе, и я наконец услышала его слова:
— Вы, как никакая другая женщина, заслуживаете права иметь ребенка. Нет справедливости в этом мире, не так ли? Никакой справедливости.
Хотя предмет разговора был достаточно грустным, я вопреки всякой логике чувствовала себя счастливой от того, что мы были так близки друг к другу.
— Неисповедимы пути Господни, — облегченно проговорила я, пытаясь увести разговор от печального прошлого.
Мне это удалось.
— О, Сильвия! — улыбаясь, проговорил он. — Это совсем по-викториански!
Потом радостное выражение стерлось с его лица, и глаза потемнели, словно отражая какую-то сильную внутреннюю боль.
— Пол…
— Пустяки.
— Но…
— Не говорите больше ничего. Вы нужны мне, Сильвия, — проговорил он, машинально потянувшись ко мне. — Я очень хочу вас, хочу больше, чем когда-либо раньше. Помогите мне.
Я не стала отвечать ему словами, а просто привлекла его губы к своим и не отпускала их, пока не забылись все неприятности и не запылала со всей силой страсть. Я закрыла глаза на прошлое, и мы упали в постель.
Глава вторая
Проснувшись следующим утром, я протянула руку, чтобы прикоснуться к Полу, но его уже не было. Была половина восьмого, и он уже час назад встал и пошел в бассейн, чтобы искупаться перед тем, как одеться к завтраку. В надежде поймать его взгляд прежде, чем он уедет в офис, я позвонила горничной, и едва успела привести себя в порядок, как он вошел в комнату, чтобы взглянуть на меня.
— О, Пол, а я как раз собираюсь вниз, чтобы присоединиться к вам за завтраком! Я опоздала?
— Да, но это ничего не значит, наверстаем за ленчем. — Он поцеловал меня, и я прижалась к нему. Горничная тактично вышла из комнаты. — Вы выглядите превосходно! — воскликнул он, целуя меня снова. — Было бы хорошо, если бы каждый мужчина мог видеть такое каждое утро… Не позволите ли вы мне перейти к прозе и обсудить с вами домашние дела до того, как вы выпьете чашку кофе? В моем распоряжении всего десять минут, и я не задержу вас надолго.
— Разумеется! Вот только возьму свой блокнот.
— Я буду в библиотеке.
Когда я вошла в библиотеку, он в ожидании меня расхаживал взад и вперед, и едва я успела закрыть дверь, как он принялся излагать свои соображения о званом обеде на тридцать человек — его любимое число.
— …А потом, я думаю, пора устроить и еще один бал — сумеем сделать это до того, как все отправятся во Флориду? Подумайте о наиболее удобной дате и составьте список гостей — не меньше трехсот и не больше четырехсот, и мне бы хотелось утвердить его как можно скорее… — Я тщательно все записала в блокнот. У меня не было времени взглянуть на часы, но я слышала, как они пробили половину очередного часа. — …а теперь расскажите мне, что творится в Нью-Йорке.
— Ну… лорд и леди Льюис Маунхэттны будут гостями Бригадного генерала и миссис Корнелиус Вандербильт перед возвращением в Англию. Их имена фигурируют в связи с новым фешенебельным ночным клубом, который открывают граф и графиня Зичи… — Я сообщила ему о некоторых других примечательных событиях, о танцах в «Плаза», «Шерри» и в Колониальном клубе, о файв-о-клоке с танцами в «Ритц-Карлтоне», о музыкальном вечере у Рокфеллеров — проводится ряд музыкальных вечеров с лекциями в частных домах, и я вхожу в организационный комитет вместе с миссис Уинтроп Чэндлер, миссис Отто Кан, миссис…
— О чем будет лекция Кана?
— О значительных периодах в истории хоровой музыки. Я, разумеется, предложила провести ее в нашем доме, Пол, и вызвалась пригласить для доклада знатока бельканто. — Он с этим согласился. Наш разговор естественным образом перешел к опере. — Я видела новый список купивших ложи — нынче в «Золотой подкове» меньше изменений, чем обычно, и, поскольку ни в одном из известных семейств, занимающих ложи в партере, в этом сезоне нет траура, пустых мест мало… — Я рассказала о «Борисе Годунове» и о постановке «Кавалера Роз». — Да, Пол, в городе прошел слух, что шестнадцатого числа пойдет «Гамлет» с Джоном Бэрримором в главной роли.
— Сразу же купите билеты! — Пол взглянул на часы. Время бежало быстро. — Как обстоят дела с благотворительностью?
— Для укрепления фонда «Гроссвенер Хаус» в декабре дается бал в «Ритц-Карлтоне»… — я быстро прочла список выплаченных пособий и новые прошения. «Выдать»! или «Отказать!» — коротко бросал он, когда я делала передышку. Сейчас Рождество, — быстро добавила я. — Нужно подумать о награждении прислуги…
— Составьте смету и покажите ее мне.
— …И о деньгах для миссис Уилсон, которая в больнице. Я, разумеется, послала ей цветы, но вот счет…
— Оплатите его.
Прошла еще одна минута.
— Ах, да, Пол, как быть с Милдред? Она приглашает нас в Цинциннати на День благодарения.
— Об этом не может быть и речи, однако напишите ей и пригласите их всех сюда. Я должен что-то сделать для ее мальчика. — Пол направился к двери. Моя десятиминутная аудиенция заканчивалась. — В двенадцать тридцать в «Ритц-Карлтоне», — проговорил он и, улыбнувшись мне через плечо, вышел в холл.
— Я буду там вовремя. — Я поспешила вслед за ним. Его, как всегда, ожидал Питерсон, а дворецкий Мэйсон уже подавал ему пальто и шляпу. — До встречи, дорогой! — выдохнула я, и едва успела поймать прощальный поцелуй, как Пол исчез за дверью.
Пол опоздал к ленчу на пять минут.
— Мне пришлось по пути остановиться, — сказал он, — чтобы купить вам вот это. — То был букетик орхидей, бледных и изящных.
Я ждала его в вестибюле, и теперь мы пошли через зимний сад с пальмами, а потом по короткому лестничному пролету наверх, в главный ресторан, который долго был одним из наших самых любимых. Это была очаровательная зала в бело-зеленых тонах, напоминавших окраску яйца малиновки, обрамленная жирандолевскими зеркалами в стиле восемнадцатого века. Наш специальный столик в углу, у викторианских окон, утопал в цветах, делавших обстановку романтичной и интимной, причем последнее было особенно важно, так как я скоро поняла, что мы были предметом всеобщего внимания.
— А где обещанная мне содовая с лимоном? — воскликнул Пол, обращаясь к официанту, едва мы уселись.
Тот поднял над столом корзинку с тепличными лилиями, под которой оказалась бутылка марочного французского шампанского.
— Пол! — несмело запротестовала я, смущенная заговорщицкими улыбками официантов, а Пол лишь коротко заметил:
— Восемнадцатая поправка — враг всех ресторанов, — и я почувствовала, что не только должна, но и имею законное право выпить шампанского. — За нас, дорогая моя!
— За нас…
Нам подали мясо краба, жареную утку и флоридскую землянику. Полу, которому нравилось завершать
