Ольга Седакова в Журнальном зале 1997-2011

  ²⁴  Jung, Kerenyi, 109.

  ²⁵  Речь идет не о «еще не осознанном», настаивает Юнг, но о бессознательном по существу, концентрация разума на котором невозможна. Все его расшифровки, все приписываемые ему смыслы — не более чем «как бы» (als-ob). Именно так, через «как бы», hos, описывает апофатическое богословие Свят. Григорий Палама! Бессознательное в терминологии Юнга очень напоминает мистическое в церковном богословии, с той разницей, что вся эта не поддающаяся разуму реальность у Юнга интровертирована.

  ²⁶  Его пластическим символом будет «акция» публичного разрушения пластики: сожжения, разрубления и т.п.

  ²⁷  В наши дни этот укор часто повторяют в связи с экологической катастрофой, видя в ее истоке «освобождение» человека от почитания природы, совершенное христианством. И одновременно обскурантизмом называют выступления Церкви против клонирования и других необратимых шагов вперед!

  ²⁸  Другой соавтор Кереньи, Юнг и вся его школа идут еще дальше, видя вину в крушении природной religio и в разлуке человека с собственной душой и ее образами (см. дальше) в монотеизме, в библейском иконоклазме.

  ²⁹  Ср. парадоксальное утверждение Отто: «Великие эпохи греческого (и римского) язычества несомненно были благочестивее (frommer), чем христианские (сравни гомеровский эпос — и Нибелунгов)». Theophania, 10.

  ³⁰  K.Kerenyi. Umgang, 45.

  ³¹  Забавный эпизод из «Итальянского путешествия» Гёте хорошо иллюстрирует эту «веру». Смотрительница в римском музее, указывая Гёте на какую-то изумительную античную статую, сообщает: «Вчера здесь были англичане, это их Бог: они перед ним вставали на колени». Характерен и комментарий Гёте, быстро представившего себе, как растроганные английские путешественники совершали этот невольный жест преклонения: «Бедная женщина знала только один вид набожности. Ей было неизвестно это восхищение человеческим гением».

  ³²  В этом тоне звучат пушкинские похвалы дружбе: «нам целый мир чужбина, Отечество нам Царское село». И еще сильнее: «Друзья мои! прекрасен наш союз. Он, как душа, неразделим и вечен». Ср. его же прозаические высказывания о том, что он хочет соблюдать церемонность с ближайшими друзьями никак не менее, чем с посторонними. В дружбе стыдливость и честь не преступаются.

             В историческом христианстве «святыне дружбы» не нашлось места ни в монашеском, ни в мирянском благочестии, ей бесконечно предпочитаются кровные семейные символы, такие, как братство: а ведь друг — это евангельское слово!

  ³³  Изумительно описывает это переживание как собственный опыт детства Гёльдерлин (Da ich ein Knabe war):

Когда я мальчиком был,

Спасал меня некий бог

От шума и вздора людей,

И вдали, на воле играл я

С луговой травой,

И ветерки небес

Играли со мной.

И как сердце

Полевого злака ты веселишь,

Когда он к тебе

Нежные руки тянет,

Так ты веселил мое сердце,

Гелиос — отец! и как Эндимион,

Был я любимец твой,

Святая Луна.

О вы все,

Дружелюбные верные боги,

Если бы знали вы,

Как душа моя вас любила!

Впрочем, ваших имен

Я тогда не знал, и вы

Не называли меня, как люди зовут,

Когда знают друг друга.

Но знал я вас лучше,

Чем я узнал людей,

Я понял молчанье эфира,